Рассказы веера - [60]

«Ах вы, мои милые!» – с чувством произносил гость, раскидывая руки и словно желая обнять всех разом.

Господин в синем сюртуке был здесь своим человеком. Правда, и девицы, и содержательница «непристойного» дома едва ли доподлинно знали, кто он. И все же эти видавшие виды женщины могли составить кое-какое представление о нем хотя бы по качеству материи сюртука и тонкости белья, по прелестному звуку его часов, отбивавших быстротечное время наслаждений, по блеску камушков в пряжках его туфель, что по-сорочьи завораживает женский взгляд, – впрочем, можно ли было предположить, что это настоящие бриллианты?

Главное, мсье Александр отличался щедростью и неподдельно добрым отношением к девицам, торговавшим собой ради не столь уж жирного куска.

Этот, видимо, образованный господин снисходил до разговоров с ними о том о сем. Он сочувствовал историям, которые здешние обитательницы рассказывали про себя и про обстоятельства, которые толкнули их в пучину греха.

Эльзу, например, обманул жених-шкипер, привезя ее сюда из Киля венчаться в немецкой кирхе. Но по прибытии в российские пределы он, вспомнив о родительских протестах относительно их свадьбы, бросил ее и уплыл ночью на своей шхуне. София с лицом чухонской крестьянки уверяла, что она внебрачная дочь знатного польского шляхтича, и называла звонкую фамилию. Еще одна объявляла себя жертвой злой мачехи, оклеветавшей ее перед графом-отцом, и, всхлипнув, показывала на пальце колечко, подаренное батюшкой к шестнадцатилетию.

Мсье Александр всему верил или делал вид, что верил, сокрушался, ахал, сочувствовал до того, что иной раз промокал душистым платком миленькие глазки и вкладывал в ручку плакальщице приличную ассигнацию. И был, разумеется, развлечен и ублажен во всех своих мужских потребностях настолько, что в конце концов от полноты чувств затягивал слабым тенорком какую-нибудь с детства памятную песню, а «жрицы любви» более или менее складно подтягивали.

Возвращался к себе в Почтовый переулок наш путешественник полночь-заполночь, пребывая в прекрасном расположении духа и, разумеется, без ста рублей в кармане. Уличные сторожа бдительным взглядом провожали запоздалого путника.

Однако стоило ему подойти к парадному входу своего дома, как массивная дверь тут же отворялась. Недремлющий дворецкий каким-то образом умел угадывать приближение хозяина и тут же являлся в его личные комнаты с кувшином холодной воды.

Скинув одежду, парик и склонившись над тазом, хозяин говорил обычное «лей, не жалей» и, обтеревшись, тут же садился за работу. Двух-трех часов хватало на подготовку обдуманного по дороге доклада императрице и просмотр кипы документов, чтобы завтра утром довести до нее свое мнение.

Дольше – это уж точно – работать было невозможно: от дешевого вина, выпитого в «веселом доме», начинала разламываться голова, и лучше было лечь. Так он и делал, приговаривая, как когда-то его покойная мать: «Спи, сынку, спи, Сашко...»

И снились толстяку родные края, где даже служба нетрудна, потому что там он – дома. Не то что в Петербурге.

* * *

Несколькими годами ранее императрица Екатерина отправила письмо генерал-губернатору Малороссии, знаменитому победителю турок фельдмаршалу Румянцеву-Задунайскому, в котором спрашивала, нет ли у него на примете дельного человека – ей надобен еще один статс-секретарь.

Румянцев ответил: «Как не быть, матушка, есть таков!» Скоро перед Екатериной предстал человек двадцати пяти лет, из-за тучности выглядевший много старше. Что за неблагодарная внешность у этого визитера! Сразу видно, из глухой провинции – нескладен, с мужицкими манерами. Хоть и полковничий мундир на нем, а сидит на рыхлой фигуре кое-как, между пухлых щек и не разглядеть маленьких глаз. Одним словом, среди торжественной роскоши Зимнего дворца румянцевский посланец выглядел фигурой странной, оказавшейся здесь по какому-то недоразумению.

– По-французски знаете?

– Никак нет, ваше величество! Не обучен.

«Не обучен». Да-с! Так что ж там написал Румянцев про этого увальня?

Императрица стала внимательно читать письмо, которое было при соискателе, – кому-кому, а фельдмаршалу Петру Александровичу она очень доверяла.

Словно предвидя неблагоприятное первое впечатление, Румянцев без обиняков выразился в том духе, что, посылая государыне Александра Безбородко, почитай, правую руку себе с кровью отрывает, первейшего помощника лишается. Тут же приводились доводы в пользу того, что сей малый будет полезен при дворе.

Безбородко имеет боевой опыт, отменно храбр – а это всегда плюс для человека возле государыни. Во время русско-турецкой кампании он отвечал за секретную переписку фельдмаршала и отлично справлялся с делом. А если государыня изволит припомнить депеши, получаемые из канцелярии малороссийского губернатора, четкость и дельность которых она отмечала, то как раз их и писал Безбородко Александр Андреевич.

Свое письмо Румянцев заканчивал эффектной фразой:

«Предоставляю вашему величеству алмаз в коре, – так он аттестовал своего протеже и добавлял: – Ваш ум даст ему цену».

Ну раз так, вздохнула государыня, то пусть остается – не обратно же отсылать!