Рассказы - [28]

— Трусишь? — И когда Питер кивнул, прибавила — Вот и напрасно. Уверена, они тебе придутся по вкусу, а ты им и подавно, это я точно знаю. В любом случае тому, кто окажется не на высоте, придется держать ответ передо мной. Так что имей в виду, — заключила она с напускной строгостью.

На платформу внезапным порывом налетел ветер, заставив Дженни схватиться за шляпку из красной соломки, лихо сдвинутую набекрень, разметал ее густые темные локоны, и на них заиграло солнце, облепил ее стройное тело белым в цветочек платьем, выставив напоказ ее длинные красивые ноги. Питера в тот же миг пронзило желание, и ему стало не по себе при мысли о неудобстве, с которым будут сопряжены эти дни, — в силах ли он соблюсти обет целомудрия, данный ими на это время друг другу из уважения к чувствам старших?

Однако ими уже завладела Нэн, и желание поневоле отступило.

— Голубушка, — растягивая слова на южный манер, приговаривала Нэн, порывисто обняв Дженни за шею. — Голубушка моя, как я тебе рада. Ведь знаю, что недели не прошло, а будто век не виделись.

— Нэн! — крикнула Дженни и повисла на ней, взбрыкнув ногами, как девчонка. — Нэн, это и есть Питер. Знакомься, Питер, это Нэн.

Загорелое, кровь с молоком лицо со вздернутым веснушчатым носом обратилось к Питеру, голубые глаза взглянули на него откровенно и прямо, и Нэн расцвела добродушной широкой улыбкой, открыв за мягкими большими губами ровные белые зубы.

— Да ну? — сказала она, крепко тряхнув Питеру руку. — Как славно. Просто славно. — Она опять повернулась к Дженни, легонько отстранив ее от себя. — Ужас какая бледненькая. Страшно подумать, как ты в этом гнусном городе дышишь копотью, когда здесь такая благодать. Осень у нас тут, Питер, бывает сказочная.

— Осень как осень, — сказала Дженни. — Такая же, как везде.

— Нет уж, извини. Здесь все особенное. Вот погодите, Питер, увидите, какие у нас деревья — роскошь, великаны, все в пурпуре, в золоте. Заранее предупреждаю, не влюбитесь в наши места — можете не рассчитывать на мое расположение. Только вы обязательно влюбитесь, вы — человек не городской, достаточно взглянуть на эти богатырские плечи. Он мне нравится, твой Питер, — объявила она Дженни.

— Вот видишь, милый, ты понравился.

— Да что же это, боже мой! — вскричала Нэн. — Полюбуйтесь, Хеймиш даже не потрудился вылезти из машины! — Она показала на черноволосого юношу, сидящего на заднем сиденье серой машины, к которой они направлялись и где его длинным ногам явно не хватало места.

Питер вздрогнул, когда с мужского лица на него глянули глаза Дженни. Он решил, что настала минута заявить о себе с определенностью.

— Здравствуйте, Хеймиш, — сказал он с улыбкой, казалось бы располагающей, но Хеймиш и не поглядел в его сторону.

— Платьице — легкий кошмар, — процедил он невнятно сквозь трубку, зажатую в зубах.

— Все лучше, чем зеленый галстук при голубой рубашке, — парировала Дженни. — Ей-богу, миленький, при таком вкусе тобой пора заняться, благо я здесь.

— Паркинсониха, слышь ты, опять разрешилась — слава те, Христос, благополучно, как-никак восьмого принесла, мать моя, и народился горбатенький, ровно верблюд.

— Родимые мои, что деется, — сказала его сестра, — а ведь такая хорошая бабочка. Как нарекли-то дите?

— Не окрестили покамест — ну, как в ём бес сидит.

— И то, — сказала Дженни. — Очень свободно.

— Слушайте, вы! — вмешалась Нэн. — Ради бога! Что только Питер о вас подумает? Ну, разве не шалая парочка? Смотрите — Питер, бедный, стоит и удивляется, куда это он попал. — Питер порывался объяснить, что ему понятна эта сценка из жизни местных селян, однако Нэн не дала ему проявить понимание: — От меня, дружок, можете не скрывать. Я прекрасно знаю, что у вас сейчас на уме: «Каким шальным ветром меня занесло в эту шалую компанию?» Такие они и есть — шалые Кокшотты… Слушай, мой друг, — это уже относилось к Дженни, сидящей сзади в машине, — с закуской обстоит из рук вон, я как-то ничего не удосужилась приготовить, чем вас теперь кормить и поить, детки, одному богу известно.

— Ничего, мой свет, — отозвалась Дженни, — бог и напитает.

— Разве что, — сказала Нэн, — а нет, так я в эту жуткую старую церковь больше ни ногой.

Питер сидел рядом с ней на переднем сиденье и за все девять миль пути не заметил, чтобы Нэн умолкла хоть на минутку. Ему подумалось, что по говорливости она мало чем отличается от своих соотечественниц — наверняка разница существует, но он, по тупости, ее не уловил. Отвечать на ее бессчетные расспросы оказалось нетрудно, ее устраивало любое утвердительное мычание, он только очень терялся, когда с общих тем, вроде их деревни, или продовольственных карточек, или красот местной природы, она круто сворачивала на личное.

— Я так надеюсь, что мы вам полюбимся, — говорила она, устремляя на него с опасностью для жизни искренний голубой взгляд, — потому что вы нам, я вижу, очень, очень полюбитесь.

Сквозь тягучий говор Нэн с задних сидений непрерывным аккомпанементом доносились реплики, в той или иной мере приправленные просторечием и перемежающиеся по временам то прысканьем Дженни и зычным гоготом Хеймиша, то шумной возней с тумаками и трепкой за волосы, которая завершалась взрывами смеха.