Рассказы - [10]

— Если б не отняли у меня моего мальчика, — твердила она, — он бы этого не допустил.

Муж помог ей подняться и, поддерживая под локоть, повел к двери. Из коридора до Элспет доносились ее стенания: «Зачем его у меня отняли? Чем я заслужила такое обращение?» — и голос профессора терпеливо утешал, ободрял, успокаивал…

В Оксфорд Элспет вернулась лишь через три месяца. Первый вечер нового триместра она провела с Кеннетом Ормом, специалистом по древнескандинавскому языку, тоже бывшим учеником профессора Сэрла. И ему она решилась поведать всю историю того рокового вечера.

— …На следующий день я ни его, ни ее не видела, — закончила она. — Утром уложила пораньше чемодан и сбежала. Ее я вообще не желаю больше видеть, а он, я уверена, чувствовал бы себя неловко. Возможно, мне даже пришлось пожертвовать его дружбой, чтобы ему же помочь. — «Надеюсь, я сказала это спокойно, — подумала она, — и Кеннет не догадается, что это для меня значит». — А все-таки, что ни говори, кое-какую пользу я, мне думается, принесла. Как она ни была пьяна, а не могла не понять, что есть люди, с которыми ее штучки не пройдут, которые не постесняются дать ей сдачи. Во всяком случае, в эту довольно-таки затхлую атмосферу проникла струя свежего воздуха.

Кеннет Орм поглядел на нее с интересом.

— Такие сквозняки бывают опасны, — сказал он. — Недолго и простудиться, а простуды, знаете ли, иногда кончаются плохо.

— О, Миранде Сэрл это не грозит, — отозвалась Элспет. — Жаль, конечно, но ее ничем не проймешь.

— Я имел в виду не миссис Сэрл, — сказал Кеннет. — Я имел в виду профессора. Он ведь, знаете ли, в этом триместре не сможет работать. Врачи говорят — полное нервное истощение.

Перевод М. Лорие

Сатурналии [12]

— Просто не понимаю, — сказала Руби Манн своей приятельнице Инид. — Казалось бы, веселью давно пора начаться. Эй, вы! — крикнула она двум юным практикантам из больницы св. Варфоломея. — Что вы там бродите, как сонные мухи?

— Даже не похоже на Мендел-Корт. Такая тощища достойна «Вентнора», вот уж где вправду мертвецкая, — ответила Инид. Анемичная, с жилистой шеей, она с детства кочевала из одного семейного отеля в другой. Ей ли было не знать.

Первый час общего бала и в самом деле тянулся весьма нудно: контакт между персоналом и гостями никак не налаживался. Для начала шеф-повар, как всегда, появился в зале под руку с миссис Хайд-Грин, а седовласый капитан, подавая пример молодежи, прошелся в фокстроте с мисс Таррант, администратором. Однако эти освященные традицией выходы почему-то лишь усилили всеобщую скованность: словно на глазах вырастал ледяной классовый барьер, и хотя время от времени кто-нибудь из сугубо общительных хозяев или работников отваживался ступить на промерзшую ничейную землю, порыв студеного ветра тотчас гасил их попытки. Уже сто раз обсудили, что лучше — серпантин, как сегодня, или фонарики, как в прошлом году; уже высказали все вероятные и невероятные предположения относительно квадратуры зала; уже граничило бы с издевательством еще раз пожалеть, что заболела старшая официантка, бывшая душой общества на прошлогоднем празднике. К девяти часам мостиков через пропасть почти не осталось.

Управляющая Стелла Хеннеси выглядела очаровательно — серо-голубое тюлевое платье, мягкие каштановые волосы, круглые удивленные глаза; она порхала по комнате подобно бесконечно трогательной бабочке, «прелестная крошка», как выразился Брюс Тэлфорд-Рич, ну кто бы подумал, что у нее сын кончает среднюю школу. Уж если она не в силах вдохнуть жизнь в это сборище, от других и ждать нечего. А какая молодчина — до кризиса небось иголки в руках не держала, а когда грянул гром, с какой энергией и решимостью взялась за дело! И для отеля Мендел-Корт она самый подходящий человек — насквозь современная, с широкими взглядами. Один старый полковник даже рискнул сказать про нее, что она «дамочка что надо», но потом стало известно, что она была вынуждена поставить беднягу на место. Однако Мендел-Корт безусловно отличался от других отелей в Саут-Кенсингтоне: здесь царил более свободный, веселый дух, не такой затхлый, не такой чопорный. Здесь жило меньше старых сплетниц и старичков, из которых песок сыплется. Здесь играли не только в бридж, но и в покер. Больше половины номеров занимали соломенные вдовцы и вдовушки. У многих из них были интересные занятия: они работали манекенщицами, статистами в кино, даже помогали друзьям заправлять ночными клубами, чем доказывали, как превосходно люди определенного круга справляются, если нужно, с любым делом. Если они и не платили по счетам, то не по причине унизительной бедности, а потому что рассчитывали, что это сойдет им с рук.

И вот, когда вечер не заладился, многие восприняли это как удар по престижу отеля. Всеобщее уныние насторожило даже Клер Тэлфорд-Рич, чье положение «оскорбленной жены» здесь так уважали, что обычно она на любом празднестве могла позволить себе навевать мрачные мысли подобно Кассандре. Сегодня она выглядела ослепительно оскорбленной, а ее темные, глубоко посаженные глаза служили как бы траурным дополнением к беломраморной коже и белому, до полу, шелковому платью, перехваченному плетеным золотым пояском. Брюс, точно назло ей, не отходил от Стеллы Хеннеси, хотя наметанному глазу Клер было ясно, что этот романчик на исходе. Стелла с ее младенческими капризами скоро ему надоест. Правда, Клер уже почти перестала замечать его измены, слишком занятая выработкой найтсбриджской внешности при кенсингтонских средствах, но какая-то ноющая жалость к самой себе заставляла ее хмуро цепляться за их брак. Одно дело — накликать беды среди веселой толпы и совсем другое — затеряться в рядах наемных плакальщиц, так что очень скоро Клер стала вслух возмущаться тем, что вечер не ладится.