Рассказы Старого Матроса - [38]
После революции двадцатитрёхлетний лейтенант перешёл на сторону советской власти. Бахтин принадлежал к третьей категории офицеров российского императорского флота: он продолжил службу в Красном Флоте. Офицеры, подобные Бахтину, ждали свежего ветра перемен и не подозревали, что ветер этот обернётся ураганом и сдует их без следа.
Взаимоотношения между офицерами и матросами на подводных лодках были лучше, чем на надводных кораблях, — их можно было назвать взаимопониманием. Это объяснялось спецификой службы на субмаринах: на лодках гораздо острее ощущалась общность судьбы всей команды, без различия чинов и званий, и цена ошибки любого члена экипажа — как офицера, так и матроса, — была высокой. Не только неверное распоряжение, но и обычный поворот маховика не того клапана мог привести к тому, что лодка становилась просторным стальным гробом для всех, кто был на её борту (причём как в ходе боевых действий, так и в мирные дни). И такое случалось: из четырёх «барсов», погибших во время Первой Мировой войны, только одна лодка — «Гепард» — погибла, подорвавшись на мине. «Единорог» села на камни в устье Финского залива, «Львица» пропала без вести в районе шведского острова Готланд — мин там не было, — а «Барс», головная лодка серии, провалилась за предельную глубину погружения возле острова Готска-Сандэ.
Кроме того, офицеры-подводники были демократичнее — заносчивые аристократы, свысока поглядывающие на «нижних чинов», предпочитали избавленную от повышенного риска службу на надводных кораблях, оставляя лодки энтузиастам. Другими были и матросы подплава — они были более грамотными, толковыми и развитыми. Теснота подводных лодок и малочисленность их экипажей не подразумевала наличия на борту лишних людей — все матросы-подводники были специалистами. Этим они выгодно отличались от многих своих товарищей с линкоров и крейсеров, для которых основным квалификационным критерием было умение выдерживать правильный зазор между шваброй и досками палубного настила.
В итоге общность риска и меньшая разница в интеллектуальном уровне привела к тому, что диких расправ над офицерами-подводниками практически не было, и большинство субмарин Балтийского флота к лету 1919 года сохранили свою боеспособность. Последнее обстоятельство было немаловажным — противник имелся: на смену кайзеровскому флоту на Балтику прибыли английские военные корабли.
Благополучно завершив в марте 1918 года «Ледовый поход», «Пантера» всё лето того же года плавала в Ладожском озере, исполняя специфические поручения, и благодаря этому имела исправные механизмы и сплоченный и бодрый личный состав. Зимой 1918–1919 годов «Пантера» несколько раз выполняла разведывательные выходы в Балтику, к Ревелю, борясь со штормовой зимней погодой и возникающими неполадками. Последний поход в ту зиму лодка совершила в ночь с 15 на 16 января и в феврале стала на ремонт. К середине лета 1919 года ремонт был закончен (в основном благодаря усилиям экипажа), и «Пантера» вошла с состав ДОТа.
24 июля «Пантера» была послана в Копорский залив, где периодически появлялись английские и эстонские суда, базировавшиеся на Биорке. Там она встретила две английские подводные лодки, шедшие в надводном положении. Встреча закончилась вничью: англичане заметили на гладкой поверхности моря следы торпед, выпущенных Бахтиным, и уклонились от них, но и английская торпеда прошла мимо «Пантеры». После этого «Пантере» пришлось отрываться от преследования и преодолевать линии минных заграждений, чтобы вернуться в Кронштадт и пришвартоваться к борту старого крейсера «Память Азова», служившего базой подводных лодок.
Стоянка у борта «Памяти Азова» была далеко не безопасной: английские самолёты в июле-августе 1919 года постоянно совершали налёты на Кронштадт, проявляя повышенный интерес к тому углу гавани, где стояли подводные лодки. Бахтин перешёл к внешней стенке, и эта спасло «Пантеру»: в ночь на 18 августа в гавань Кронштадта ворвались английские торпедные катера, старый крейсер-плавбаза был торпедирован и затонул.
В конце августа ранним утром «Пантера» вышла в очередной боевой поход к Биорке. После шести часов хода под водой Бахтин обнаружил в перископ английский миноносец, направляющийся в Копорский залив. Условия для атаки были неблагоприятными — эсминец атаковать не стали.
Однако терпение командира «Пантеры» вскоре было вознаграждено: в девять вечера неподалёку от острова Сескар он увидел два английских эсминца, стоявших на якорях.
Прозвенел звонок боевой тревоги. Лодки типа «Барс» были безотсечными, и Бахтин хорошо видел, как подобрались все его матросы, стоявшие на боевых постах. Дистанция до кораблей противника быстро сокращалась, и когда до эсминцев осталось полмили…
— Носовые минные аппараты, товсь!
— Носовые минные аппараты — на товсь!
— Правый аппарат, пли!
И через полминуты:
— Левый — пли!
Рывок — лодку подкинуло вверх. Часть рубки выскочила из воды. Грохот сильного взрыва, а затем — серия взрывов меньшей мощности. Один из эсминцев, получив торпедное попадание в среднюю часть корпуса, тонул; второй открыл яростный огонь из всех орудий ныряющими снарядами. «Пантера» ушла на спасительную глубину, к полуночи добралась до линии минных заграждений и до утра отлеживалась на грунте. Утром осторожно, малым ходом, двинулись к Кронштадту — англичане преследовали лодку, в её поиске принимали участие девять миноносцев и несколько аэропланов. «Пантера» всплыла только возле самых сетевых заграждений кронштадской базы, пробыв под водой свыше тридцати часов (рекорд для лодок того времени).
