Рассказы - [6]

* * *

Филлис умер через четырнадцать часов после посадки. Он приходил в сознание всего дважды. Один раз — на несколько минут, в течение которых был в здравом уме.

— Фернан, я умру? — спросил он.

— Нет, не волнуйся, я остановил кровь, всё нормально, ты не умрёшь, — утешал его испанец.

— Умру, Фернан, — отвечал Филлис и кашлял кровью. — Я знаю, повреждено лёгкое… знаю.

Борхес не знал, что сказать.

— Фернан, если ты выберешься, передай жене, что я любил всегда только её, — с трудом проговорил Филлис. — Я изменял ей, она знает, я спал с медсёстрами, стюардессами, секретаршами. А любил только её, и никого кроме неё, я готов был умереть ради неё, отдать всё что угодно.

— Ты умираешь ради неё, — вдруг сказал Борхес.

— Да, — согласился Филлис, — я умираю ради неё. Спасибо, испанец.

Он впал в забытье.

Во второй раз Филлис открыл глаза перед самой смертью.

— Фернан, — сказал он тихо-тихо.

Борхес наклонился к умирающему.

— Прощай, Фернан, — сказал Филлис.

И закрыл глаза.

* * *

Борхес похоронил всех троих неподалёку от корабля. Слава Богу, в инвентаре нашлась лопата — кто знает, для чего её туда положили. Для этого ли?

Лес был гостеприимен. Он дал Борхесу ягоды и какие-то странные плоды, похожие на манго; Борхес подсмотрел, что ими питаются мелкие белкоподобные зверьки. Они совсем не боялись человека, лезли в руки на приманку из фруктов, и Борхес сумел убить двоих просто лопатой, обеспечив себя мясом. Он не знал, что ждёт его в будущем. Ещё три дня будет работать радиомаяк на случай прибытия помощи, а потом отключится. И Борхес был готов уйти в никуда, стать Робинзоном на чужой планете.

Впрочем, он был уверен, что в течение ближайших трёх-четырёх лет будет ещё немало экспедиций; вполне вероятно, начнётся даже колонизация этой планеты, и он снова увидит людей, поэтому страха перед одиночеством испанец не испытывал. Несколько лет он продержится.

Мария вряд ли его дождётся. Скорее всего, она выйдет замуж, позабудет его и будет счастлива.

«Фернан, — сказала она, — я с тобой. Но даже если я покину тебя, с тобой всегда останется твой Бог».

И Борхес теребил в руках крошечный крестик и смотрел на чужое небо, надеясь увидеть там то ли Бога, то ли Марию, то ли спасательный корабль.

* * *

Они прибыли через два дня. Радиомаяк уже начинал затихать, но сигнал успели поймать. Корабль был больше корабля Борхеса, много больше. Он имел не только тормозные и маневренные, но и стартовые двигатели, при необходимости мог взлететь с планеты самостоятельно.

Фернан в последний раз обернулся на искорёженный челнок. Его уже ждали в корабле. «Тела, — сказали они, — мы сейчас забрать не сможем, у нас только один пассажирский салон, и совсем небольшой. Живых бы взяли, а тела — подождут». Они были правы. Деггет, Малкин и Филлис погибли героями, думал Борхес, но им надлежит покоиться не в мавзолее славы где-нибудь в центре Нью-Йорка, где любопытные дети будут спрашивать мам, кто лежит под слоем мрамора. Самой лучшей могилой для них стала эта тёплая, приветливая земля, земля чужого мира, который пытался их принять — но их не отпустила родная планета.

И ещё Борхес думал о маленьком серебряном крестике. Не он был причиной сбоя, виноват был центр, и уже после первого неудачного круга стали срочно готовить второй звездолёт к спасательной операции.

Борхес оставил крестик там, закопав его в землю у изголовья космонавтов. Он оставил на Этрее кусочек Бога, который — он верил — спас его, как не спасла Филлиса любовь жены, Деггета — значок с американской символикой, который он всё же пронёс на корабль, только не хотел в этом признаваться. Как не спасла Малкина его жизнерадостность и энергия.

Первым делом по прибытии на Землю Борхес хотел пойти в костёл и поставить три свечи.

И сказать «спасибо».

А потом — поцеловать Марию.

«Ты вернёшься, я знаю».

«Вернусь».

«Ты вернёшься героем».

«Да».

Здравствуй, Каин

Рассказ написан для конкурса РБЖ «Азимут». Тема — «Время», занял 3-е место. Рассказ опубликован в антологии «Хирургическое вмешательство», Москва, Независимая литературная премия «Дебют», Гуманитарный фонд Андрея Скоча «Поколение», 2009, и в альманахе «Реальность фантастики», № 8–9'2008.

1.

Трава.

Она зелёная. Свежая, светлая. Капелька: кап-кап, кап-кап. Каждая травинка прекрасна, и прекрасен этот бесконечный зелёный покров.

Я лежу на земле, вжимая щёку в густую бархатную мякоть, трава щекочет кожу, трава набивается в ухо, и мне хорошо. Я ловлю губами травинку, перекусываю её, жую. Она невкусная, но… Неважно. Трава, деревья, листья, Солнце — это жизнь. Уолт Уитмен[2] — гений. Гений.

— Джерри!

Крик прерывает моё единение с природой. Это Харпер.

Он бежит ко мне, сминая своими грязными замасленными ботинками траву, мою любимую, зелёную траву. От него воняет потом и бензином, он тянет ко мне руки, но я отстраняюсь.

Он мастерит Машину Времени. Уже год этот чёртов мальчишка мастерит Машину Времени. Каждые две недели он врывается в мой кабинет, или в мою спальню, или просто находит меня, где бы я ни был, и ревёт во всё горло: «Заработало! Беги смотреть! Оно заработало!» И я, как последний идиот, иду смотреть на скособоченную конструкцию из консервных банок, проволоки, старых будильников, порванных пружинных матрацев, верёвок и прочего мусора. Она вращается, шевелится, скрипит, как паровоз сорокалетней давности, откуда-то бьют струи горячего воздуха, в топке что-то нестерпимо воняет, а Харпер носится вокруг и дёргает какие-то рычаги, кричит, бесится, то смеётся, то рыдает, потому что ни черта у него не получается.