Рассказы - [9]

Шрифт
Интервал

Не чувствуя ног, принц подошёл к окну и отдёрнул тяжёлые шторы, оставлявшие след на руках. След времени. След ушедших веков. Солнце зашло, и серые тени наступающей ночи заполнили комнату.

Он вновь посмотрел на принцессу. Она неподвижно лежала на пышной постели, и лунная маска её лица была безмятежна, как у ещё не рождённого ребёнка. Волосы рассыпались вокруг, точно фата из жесткого чёрного кружева. Точёные белые руки раскинуты, словно она даже во сне тщетно пыталась его обнять.

Невеста. Богиня. Его принцесса. Тень, облачённая в белый саван. Мечта, погребённая в этой могиле. И только один человек мог вернуть её к жизни. Только один.

Он склонился над ней и ощутил холодную гладкость её неподвижного тела. Бёлый цветок, закованный в лёд и жаждущий жара его неуверенных губ.

Он поцеловал её.

Губы его коснулись далёких звёзд и тут же сгорели дотла. Не было губ, не было тела. Только она и её лицо — так близко и так далеко…

Она распахнула глаза. В них отразился давно догоревший огонь заката.

Белизна её рук сомкнулась несокрушимым кольцом; она притянула его к себе. Он упал на неё, и в тот же момент зубы принцессы вошли в его шею.


….Ниже и ниже… глубже и глубже… всё горячее и горячее…

Алый поток разрастался и расцветал, опускаясь вниз по бледно-голубой атласной мягкости её округлого трепещущего горла…

Принц нисходил в мёртвое тело принцессы, точно багровый туман в ледяное ущелье. Словно мерцающий алый шёлк, неумолимо струящийся вниз по могильному белому мрамору…

Принцесса скользила губами — по-кошачьи лениво, неспешно, — от его обмякшего рта, щедро окрашенного кровью, к распоротой шее, безвольно натянутой. На его сереющей пепельной коже оставались разводы всех оттенков красного — словно потёки зари на пасмурном сером небе.

Она сжимала его, ласкала, играла на нём, как на арфе. И кровь была звуками, кровь была музыкой — целая гамма от бледно-розового до багрового, почти чёрного.

Он не вырывался и не стонал. Быть может, он покорился судьбе. Судьбе, лежавшей перед ним в отчётливо звенящем полумраке; свободно раскинувшей тело, точно на свадебном ложе. Судьбе, так пристально смотревшей на него стремительно темневшими глазами цвета дикой вишни.

Что она видела? Слишком мало или слишком много? Всё или ничего? Кем он был для неё — всего лишь сосудом, наполненным алым горящим нектаром, который она осушала до дна, без мысли, без чувства, без тени сомнений? Или она — юная, вечная, древняя, плоть от плоти разбитой луны и жгучего горного ветра, — понимала, как не способен понять ни один человек, всю его тайную неизъяснимую суть? Видела его одновременно и ярко-розовым щебечущим ребёнком, которым он был когда-то, и седым стариком, скорченным, словно коряга, которым уже никогда не станет?

Она прикасалась к брони его гордости, предубеждений и полудетских иллюзий, — и латы слетали, как лепестки порыжевших осенних цветов. Его тело стало совсем прозрачным; вся его жизнь кровавым дождём излилась в холодную плоть мёртвой Данаи и напитала её.

Его душа вырывалась наружу вместе с последними клейкими сгустками, сползавшими с полиловевших губ. Она заплясала в теплеющей чаше ладоней принцессы….

Он был ещё жив. Сердце, спотыкаясь и содрогаясь, сотрясало рваные струны выпитых вен. Души не было; не осталось больше ничего; ничего, во что можно было бы верить…Только холод и тьма — два глаза на белом пустынном лице невесты, богини, спящей принцессы, без сожалений отнявшей его молодую кипящую кровь, его волю, его бесполезную жизнь…

Последние вспышки угасающего пламени зашипели и растворились в ледяной воде. В эти доли секунды, длившейся вечно, он вдруг увидел весь мир — гобелен, заткавший и небо, и землю. А она небрежно спарывала острыми зубами почти неразличимую маленькую жалкую фигурку … Его…

Вся жизнь, рассыпаясь, точно упавшая колода карт, промелькнула перед его глазами. Каскад образов — болезненно чётких и мучительно расплывчатых, ослепительных и акварельно прозрачных. Но не было в этой колоде ничего, подобного этому мигу. Мигу, когда он, ничтожный и полузабытый, растворялся в каменной плоти принцессы, возившей в его цепеневшую шею два острия, и пившей вино его жизни…

Всё поплыло. Она окружила его золотисто-алым маревом глаз, дурманом густо увлажнённых губ, кровавыми снами, цепями волос и призывно изогнутых рук. И он без оглядки шагнул в никуда, в её бездну, в её пустоту, в её холод, в её чёрное лоно, где всё исчезает и ничего не рождается…

И вот всё ушло, осталась только она. Единая, как темнота, связавшая небо и землю.

Он ни о чём не жалел…


…Я встала. Алые перчатки до локтей пылали на моих руках, алые мазки обжигали полураскрытые губы. Эту кровь не смыть. Она вечно со мной. Но я и не хотела.

Я опустила веки, смакуя, вспоминая, прислушиваясь к собственному телу. Моё сердце отстукивало новый ритм; новая жизнь оживила мою смерть.

Мир вокруг был цельным сияющим чёрным янтарём.

Мир был моим. В эту ночь и во все бесконечные ночи. Вчера и сегодня, и завтра…

Завтра явится новый отважный герой, чьё сердце томится по невозможному. Новый принц, жаждущий постичь непостижимое, совершить невероятное, разрушить весь мир и разбудить поцелуем ту, что спит от рассвета и до заката вот уже много веков…


Еще от автора Дана Посадская
Возвращение карнавала

Это — мир по ту сторону зеркала, по ту сторону добра и зла. Мир, где лев раздирает ягнёнка, у ангелов чёрные крылья, а люди — всего лишь игрушки в чьих-то холодных руках со стеклянными ногтями. На призрачных лицах горят окровавленные губы. Шуты и убийцы в белых перчатках, прячущие рты за веерами из траурного кружева. Всполохи черных свечей, над которыми пляшут летучие мыши, аромат могильных цветов и болотные огни. Мир ночи, хищников, теней…


Перекресток

Вторая повесть из цикла «Тайны Черного рода».


Кинжал

Первая повесть из цикла «Тайны Черного рода».


Двойник

Третья повесть из цикла «Тайны Черного рода».


Чужая

Четвертая повесть из цикла «Тайны Черного рода».


Алтарь

Пятая повесть из цикла «Тайны Черного рода».