Рассказы - [26]

Свет блеснул ей на закрытые веки, и глухой рокот сотряс все ее тело. Корнелия, что это — молния? Я слышу гром. Будет гроза. Закрой все окна. Позови детей домой…

— Мама, мы здесь, мы все тут.

— Это ты, Хепси?

— Нет, это я — Лидия. Мы торопились, хотели как можно скорее приехать. — Их лица плавали над ней и вот — уплыли. Четки выпали у нее из рук, и Лидия снова вложила их, Джимми хотел помочь, их руки соприкоснулись, бабушка уцепилась двумя пальцами за его большой. Зачем тут четки, надо, чтобы что-то живое. Она была так потрясена всем этим, что мысли у нее метались по кругу. Господи милостивый! Значит, моя смерть пришла? А у меня и в мыслях этого не было. Мои дети все съехались, чтобы быть при мне, когда я буду умирать. Но мне еще рано, я еще не могу. Всегда терпеть не могла, когда меня застигают врасплох. Я хотела еще подарить Корнелии мои аметисты, — Корнелия, аметисты тебе, только давай их поносить Хепси, когда ей захочется, и… доктор Гарри, помолчите, пожалуйста. Вас никто сюда не звал. Боже мой, Боже! Подождите минутку. Я хотела распорядиться насчет земельного участка. Джимми он не нужен, а Лидии когда-нибудь понадобится, при ее-то никчемном муженьке. Я собиралась докончить вышивку на алтарном покрове и послать сестре Борджиа шесть бутылок вина, это ей от расстройства пищеварения. Отец Конноли, я хочу послать шесть бутылок вина сестре Борджиа, напомните мне об этом.

Голос Корнелии заметался из стороны в сторону, круто накренился и рухнул.

— Мама, мама, ой, мама…

— Я не ухожу, Корнелия, меня застигли врасплох. Не могу я так уйти.

Ты еще увидишь Хепси. Как она там? «Я думала, ты так и не придешь». В поисках Хепси бабушка совершила путешествие далеко во внешний мир. А что, если она так и не найдется? Что тогда? Ее сердце стало падать все ниже и ниже, смерть была бездонна, не было ей конца. Голубоватый свет лампы, проникавший сквозь абажур, сузился до крошечной точечки в центре ее мозга, он вспыхивал и угасал, подмигивал, точно глаз, он тихонько мерцал, все убывая и убывая. Свернувшись калачиком внутри себя, бабушка изумленно и настороженно вглядывалась в точечку света, которая была ею самой. Ее тело стало теперь более густой тенью в бесконечном мраке, и этот мрак скоро обовьется вокруг света и проглотит его. Господи, где твое знамение!

А знамения и на этот раз нет. И снова нет жениха, а священник тут, в доме. И ей не вспомнились беды, сколько их у нее ни было, ибо эта боль стерла их все. Нет больше жестокости! Этого я никогда не прощу. Она вытянулась с глубоким вздохом и погасила свет.

^{Перевод Н. Волжиной}

Треснутое зеркало

Деннис слушал, как Розалин болтает на кухне и ей отзывается мужской голос. Он сидел, забыв на коленях руки, и думал в сотый уж раз, что вот иногда слушать Розалин для него одно удовольствие, а то, бывает, с утра до вечера только и хочется, чтоб помолчала немного. С годами человек выдыхается, и что толку вечно одно перемалывать без конца. Даже от мыслей вечно одних и то тоска берет. А вот Розалин — ей бы все болтать. Не с ним, так с первым, кто подвернется, а не подвернется никто — она с кошками, она сама с собой будет болтать. Окажется рядом Деннис, она только голос повысит и продолжает свое, и ей ничего не стоит вдруг заорать: «А ну вон отсюда, сколько раз говорено — сюда нельзя!» — и кошки прыскают со стола с виноватыми мордами. «Так и удар схлопотать недолго», — Деннис, бывало, ворчит. А Розалин: «Миленький, да это же я не тебе» — и все как рукой снимает. А если он сразу не уйдет, тут же она заведет еще историю. Но сегодня она только шикала на него, слова доброго не сказала, и Деннис в изгнании чувствовал, что он для нее сейчас распоследний человек. В десятый раз он пересек залу, подошел к двери и приложил ухо к замочной скважине.

Розалин говорила:

— Может, живой кот так лапки передние и не постановит, но на картине это ничего. Я говорю Кевину: «В жизни тебе этого кота не нарисовать похоже», а он взял да нарисовал, развел малярные краски в блюдечке и кисточку выбрал поменьше, чтоб черточки были тоненькие. Я хотела, чтоб он был изображен на столе, оттого лапки так и вышли — на самом-то деле он на столе не сидел, я все время его на руках держала. А мышей ловил! Чудо! Настоящий охотник, с утра до вечера их таскал…

Деннис сидел на диване в зале и думал: «Ну вот. Пошло-поехало».

Интересно, с кем это она, голос незнакомый, но громкий, нахрапистый, может, он там что всучить ей собрался.

— Красивая картина, миссис О’Тул. И кто, вы сказали, ее нарисовал?

— Кевин его звали, молодой человек, был мне как брат, ушел от нас счастья искать, — отвечала Розалин. — Маляр по профессии.

— Кот и кот. Прямо вылитый кот! — раскатился голос.

— То-то, — сказала Розалин. — Билли — как живой. Вот Нэнси — она ему сестра родная, а Джимми, Энн и Мики — племяшки ему — и какое родственное сходство. И вот ведь удивительная вещь с нашим Билли приключилась, мистер Пендлтон. Иной раз он ужинать являлся, аж когда стемнеет, так увлекался охотой, и вот как-то вовсе не пришел, и на другой день, и на третий, а я все думаю-думаю про него, глаз не смыкаю. И вот в полночь на третью ночь уснула я, а тут Билли и входит ко мне в комнату, прыг на постель и говорит: «За северным полем стоит клен, у клена того кора содрана, где бурей ветку отломило, а рядом с тем кленом плоский камень лежит, там меня и ищи. Я попал в капкан, говорит, не на меня, говорит, его ставили, да я в него угодил. А теперь, говорит, ты обо мне не печалься, все, говорит, уже позади». И ушел он, и эдак через плечо на меня глянул, ну прямо человек, а я — Денниса будить и рассказала ему. И Деннис пошел за северное поле и принес его домой, и мы его похоронили в саду и поплакали над ним.