Рассказы писателей Каталонии - [18]

Прошлого не вернешь. Теперь оставалась только изнурительная борьба, изо дня в день, за корку хлеба, а впереди ждала пустота. Каждое утро Амелия спускалась по лестнице, относила заказчикам готовые чулки и отправлялась стоять в бесконечных очередях, чтобы достать хоть немного мяса для сестры. Возвращалась она поздно, уставшая, и неизменно шла все теми же улицами: Аурора, Виртут, Муртра, Пласа-дел-Соя, улица Льянтерна. Грязь, стайки ребятни, нищие без рук, без ног, чуть ли не без головы. Угольные лавчонки, торговцы всякой всячиной: тазы с оливковой водой, перец и виноград, зеленые бананы по бешеной цене. Толпы людей, которых не вывести на путь истинный никакому миссионерству — ни религиозному, ни социальному. «Хоть бы Элпидия поправилась! — думала Амелия по дороге домой, — Хоть бы она поправилась или уж умерла». И сама не заметила, как размечталась о смерти сестры, представила, как будет скорбеть об усопшей, и ей стало жалко себя до слез. Элпидия, бедняжка, почиет рядом с родителями и Мадроной, а она останется, чтобы нести груз долгих лет одиночества, возможно, в какой-нибудь обители (давняя и тайная мечта), пока наконец не воссоединится с остальным семейством. Поднимаясь по лестнице, Амелия улыбалась своим мыслям и вдруг очнулась, ощутив укоры совести. Да разве можно желать смерти сестры, подумать только — смерти сестры! Женщина открыла дверь, бросилась к кровати Элпидии и обняла больную. Словно отгадав тайную причину этого неожиданного порыва нежности, Элпидия неприязненно отстранилась: «Поправь мне подушку». Но Амелия растерялась и не выполнила просьбы. «Поправь мне подушку, слышишь! — повторила Элпидия. — Почему ты не поздоровалась с Магдаленой?» — «Я как раз собиралась уходить», — сухо сказала сеньора Магдалена Бла-зи, которая на этот раз принесла несколько пустых коробок. «И больше сюда ни ногой», — решила старуха. Ее раздражала кошка, снова впавшая в беспокойство, кашель Элпидии и отчаянная нищета. «Я слишком стара для подобных зрелищ», — подумала она. «На днях уезжаю, — объявила Магдалена сестрам. — Говорят, война на носу, и мне вовсе не улыбается быть застигнутой здесь врасплох». Сестры побледнели. «Прощайте, девочки!» — сказала сеньора Блази. «Прощайте, Магдалена!» Амелия проводила старуху до лестницы, и, когда вернулась, на обеих тяжким грузом навалились пустота и одиночество. Как ужасно сидеть вот так, в крохотной клетушке, и покорно дожидаться воздушных налетов! Общая смерть, которая соединит всех: и капеллана, и плотника, и молодую чету, и домовладельца с женой (хотя этих, пожалуй, нет — успеют вовремя уехать). Обе с завистью думали о Мадроне и других покойниках, им уже мерещился вой сирены, они гладили кошку, плакали вместе, тесно обнявшись; потом утерли слезы и с жадностью проглотили свой скудный ужин.

Знахарка Марианжела

Просто непонятно, как могла она заболеть, когда кругом было столько целебных трав. В своей борьбе с недугами Марианжела, по ее собственному утверждению, полагалась на лекарства, данные нам самой природой. Эту веру с нею разделял мой первый учитель латыни, отец Силви Саперес. Ближе к вечеру, когда опускается туман и начинает блестеть влажная мостовая, священник входил в лавочку знахарки, кто знает зачем — может, чтобы поделиться замечательным рецептом, найденным в записях Женовера де Виланана, ученика сеньора Вей, землепашца из Ла-Перы. Над прилавком в аптеке Марианжелы красовались два аляповато написанных портрета: один претендовал на сходство с Линнеем, другой — с Жауме Салвадором. Вдоль стен тянулись ряды бесчисленных ящичков, полных корешков, засушенных побегов и листьев; на каждом ящичке белела наклейка с народным и латинским названием растения в соответствии с познаниями отца Силви Сапереса, который привел в порядок запасы лечебных трав. Почти под самым потолком шла деревянная галерея, откуда с помощью приставной лестницы можно было достать до верхних полок. Возвращаясь с занятий, я останавливался и смотрел, как на тускло освещенном квадрате окна вытягивались и колыхались две тенимой учитель и Марианжела то склонялись над прилавком, то исчезали в таинственной глубине дома. Выйдя на улицу, капеллан принимался читать латинские стихи или спешил открыть мне слабительные свойства очитка едкого и добавлял, что примочки из настоя этой травы — прекрасное средство от опухолей лимфатических желез. Потом мы рассматривали ботанический атлас монсеньора Себастиана Кнейпа, приобретенный в книжной лавке Жозефа Кезеля в Кемптене. Чудесные то были годы! Чудесные, хотя люди вокруг напряженно и настороженно смотрели друг на друга и ждали, когда же иссякнет поток крови, льющейся под солнцем и дождями, поток крови, который столько всего смел на своем пути: мой мир, мир моей матери и моего бедного друга Салома, царство ему небесное. Во время уроков капеллан смаковал цитаты из классиков, перекатывая их во рту, словно миндальные орешки из Синеры, и требовал, чтобы я объяснил ему значение таких слов, как vomer или paludamentum[25]. Иногда мой отец присутствовал на занятиях и, улыбаясь, глядел, как я обливаюсь потом над совершенно бессмысленным, по его мнению, предметом, но ни во что не вмешивался, ибо взирал на мир с добродушным оптимизмом прекрасно обеспеченного человека. У отца начались тогда приступы кашля и несварение желудка. Капеллан посоветовал ему принимать сразу после обеда столовую ложку настоя шалфея, смешанного для вкуса с каплей водки и сахаром. Отец пил анисовую, а шалфей потихоньку выливал и спешил уверить матушку, что чувствует себя гораздо лучше. Узнав о прописанном лекарстве, Марианжела сказала, что лично она порекомендовала бы кошачью мяту.