Рассказы - [8]

— А без нее никак нельзя? — спросила Мария, как только Йозеф завел об этом речь. С самого начала эта могучая старуха внушала ей страх. Десять лет назад она была еще дородней, чем сейчас, ее присутствие стесняло Марию, точно старуха при ней увеличивалась в объеме. Старая женщина постоянно предъявляла права на то пространство, в которое вошла невестка. Мария была незваной гостьей, старуха ревновала к ней, как ревнуют дети, которым достался меньший кусок торта. Мария мечтала избавиться от галереи, от темных комнат и одновременно от матери Йозефа. Они будут жить на другом конце города и в кино будут ходить вдвоем, без свекрови. А когда в зале погасят свет и она возьмет Йозефа за руку, старуха не будет нагибаться, стараясь разглядеть в темноте их сплетенные пальцы.

— Без нее? — удивленно переспросил Йозеф. — А ты знаешь, сколько нам и так-то придется одолжить? Без нее не вытянуть. И думать нечего!

Пришлось смириться с мыслью, что старуха перейдет и в их будущее. В конце концов, она будет жить внизу, ноги у нее больные, так что на второй этаж часто ходить не сможет. Мария забыла, что голос старухи долетит до самого отдаленного уголка дома, а взгляд проникнет через стены. За эти годы Мария не раз пыталась открыть Йозефу глаза. Говорила, к примеру:

— Думаешь, мать тебя любит?

— Не начинай, — защищался Йозеф.

— Знаешь, что ты для нее? Вещь. Ты ей принадлежишь, как шкаф или стенные часы. И она не может смириться, что я до тебя дотрагиваюсь. Не поцарапала бы на тебе лак, не выдавила бы стекло.

— Оставь, — раздраженно и вяло отмахивался он.

Мария обращалась к прошлому, чтобы на примере всей его семьи доказать, что не ошибается. Приводила факты, о которых узнала когда-то от самого Йозефа, подчеркивала, какое преклонение перед собственностью царило у них испокон веков, рисовала ему поколения лавочников, которых сама и в глаза не видела, и все эти предки воплотились теперь в его матери, злобно предъявляя свои права на вещи и на самого Йозефа. И невестку старуха рада была причислить к своим вещам.

— Это отвратительно, — говорила Мария, заканчивая перечень предков.

— Ладно, ладно, — обычно отговаривался он. — Только, видишь ли, мать есть мать.

Устав от уговоров, Мария прекращала атаки.

Иногда она обнимала Йозефа, прятала лицо на его плече и сетовала, скорее в надежде уломать его, чем от глубины чувств:

— Если она прикажет бросить меня, ты ведь бросишь.

— Нет, — решительно возражал Йозеф в такие минуты, — не брошу. Тогда я скажу ей, что обо всем этом думаю.

Однажды Мария получила возможность услышать, что Йозеф об этом думает. Как-то она шла мимо двери старухи за водой, и вдруг до нее донеслись голоса. На цыпочках подошла ближе.

— …Вся она тут, — говорила мать. — Не возражай, у меня есть глаза и уши. Лакомка, мотовка, ни в чем не умеет себе отказать. Это у них в роду. Я ведь тебя предупреждала, меня ты ни в чем не можешь упрекнуть. Говорила: не бери жену из рабочего квартала. Нам она не подойдет. Говорила! Сделай из такой девчонки даму, она протранжирит последний геллер.

— Перестань, — послышался голос Йозефа. — Изображаешь нас бог весть какими господами, а поглядеть — так живем в трех темных конурах.

— Дама и в конуре остается дамой. Это, голубчик, с первого взгляда определишь.

— Ладно, — проворчал Йозеф. — Во всяком случае, она экономна.

— Ну, извини, извини, — развеселилась мать, — я и забыла, ведь ты ей муж. Извини. А теперь слушай, что я скажу. — Голос ее сделался жестким. — Залепила она твои глаза новой блузочкой, околдовала телом, поставила между тобой и мной постель…

Дальше Мария не стала слушать. Прошла на галерею, набрала в чайник воды, и рука у нее дрожала так, что чайник позвякивал о железную раковину.

Когда Йозеф вернулся, вода для чая уже кипела. Он пришел белый, с красными пятнами на скулах и принялся молча ходить из угла в угол.

— Отвел душеньку с матушкой? — спросила Мария.

— Ох, эта баба, — взорвался он и ударил кулаком по столу. — Все вы хороши! — добавил тут же, словно опасаясь, как бы Мария не сочла, что победа на ее стороне.

В ту пору шел третий год, как строился их дом. И хотя виной задержки обычно бывали причины, от них не зависящие, один начинал подозревать другого в тормозящих стройку ошибках и просчетах.

Ядро переросло скорлупу. Скорлупа дала трещины и развалилась. Осталось голое ядро. Дом, дом. Разговоры за обедом и за ужином вертелись вокруг медленно растущих стен, мечты зарывались в песок и цемент, который слеживался и каменел в бумажных мешках. Ложились спать с болью в коленях, голова была переполнена цифрами, заботами о деньгах, ссудах, рабочих. Давно уже не ходили ни в кино, ни на футбол, а танцевали только вокруг бетономешалки. Стройка и объединяла их, и натравливала друг на друга. Первые два года мечта о белом домике в зеленом саду придавала им силы, на третий год она постепенно стала действовать на нервы, как хозяин, на которого слишком долго гнешь спину. Но против стройки никто не бунтовал, бунтовали один против другого.

Четвертый год стройки был невыносим. Мечта уже так близка к исполнению, а они потеряли надежду, что когда-нибудь доведут стройку до конца. Оставалась еще масса недоделок, работы затягивались до бесконечности.