Рассказы - [7]

— Да, сынок, когда сносили дом.

Я застыл. Я почувствовал холод в висках.

— А что сейчас там стоит вместо дома?

— Ничего. Распахали, посеяли пшеницу.

Я услышал рыдания. Она, растроганная, бросилась ко мне, чтобы меня пожалеть.

И я бросился в ее объятья, будто знал ее всю свою жизнь — я же никогда до того не видел ее. И пока она меня обнимала, я почувствовал частицу ее доброты, дарованной мне. И потому я не выбросился из балкона на улицу. Жалко, что невзгоды толкают на это.

Потерянное сердце

Как-то раз я, гуляя поздно вечером по улицам города, увидела на мостовой что-то красное. Это было живое сердце, которое истекало кровь, я его заботливо подняла. «Должно быть, какая-то женщина потеряла его», — подумала я, увидев, какое оно нежное, как оно трепещет, когда я прикасаюсь к нему, как будто находится еще в груди своей хозяйки.

Я тщательно завернула его в белую ткань, укрыла, положив вниз, под мои вещи, и потом всецело отдалась поискам женщины, которое потеряла свое сердце на улице. Для этого я купила бинокль, который позволяет видеть то, что находится за корсажем, за нижнем бельем, за плотью и ребрами, как для тех реликвариев в груди святых, когда на том месте, где должно быть сердце, лежат десятки драгоценных камней.

Как только я взяла магический бинокль, я страстно прильнула к нему и посмотрела на первую же женщину, проходящую мимо — о боже! У нее не было сердца. Должно быть, находка принадлежала ей. Странно, что когда я ей рассказывала, как нашла сердце, как бережно его хранила, чтобы отдать невредимым хозяйке, она постоянно отрицала, что теряла что-либо, утверждала, что ее сердце на месте, там, где должно быть, оно бьется и заставлять бежать кровь. Увидев ее упрямство, я отступилась и обратилась к другой женщине, юной, миловидной, обольстительной, веселой. Бог мой! В ее прекрасной груди была та же пустота, та же самая розовая полость, внутри ничего, ровным счетом ничего! Будто у нее никогда не было сердца! Я ей предложила то, которое нашла, она будто даже не могла о подобном помыслить, начала спорить, ее оскорбил даже намек на то, что ей не хватало сердца или на то, что она была так рассеяна, что потеряла его на оживленной улице.

И проходили сотни женщин, молодые и старые, красивые и безобразные, блондинки и брюнетки, веселые и задумчивые, вместо сердца у всех было пустое место, но самого сердца будто бы никогда не было, или они давно его лишились. И все, все без исключения, когда я предлагала вернуть им сердце категорически отказывались либо потому что верили, что оно на месте, либо без него они чувствовали себя прекрасно, либо из-за того, что само предложение звучало для них оскорбительно, либо из-за того, что боялись поместить его в свою грудь. Я уже отчаялась вернуть на место потерянное сердце, когда неожиданно увидела бледную девушку, в ее груди билось сердце, настоящее, из плоти и крови! Не знаю, отчего я на это решилась, глупо предлагать сердце тому, у кого оно уже есть, но все-таки я попросила ее взять то, от чего отказались остальные, она открыла грудь и положила туда сердце, которое я уже собиралась положить на мостовую и оставить там.

Когда у девушки появились два сердца, девушка побледнела еще больше, чувства, были ранее для нее незначительными, пронзили ее, достав до глубины души. Все заиграло в ней с силой, которая была поистине ужасна: дружба, участие, грусть, радость, любовь, вдохновение. Неосторожная, единожды решившись лишиться одного сердца или одновременно двух, она наслаждалась возможностью жить с удвоенными силами, любя, наслаждаясь и страдая вдвойне, собирая впечатления, которых бы хватило, чтобы лишиться жизни. Она была как свеча, которую подожгли сразу с обоих концов, чтобы она быстрее сгорела. И это ее уничтожило. Она уже была на смертном ложе, бледная, осунувшаяся, исхудавшая, похожая на маленькую птичку, когда пришли врачи и подтвердили, что она уходит из этого мира из-за разрыва аневризмы. Никто (о глупцы!) не смог понять, в чем причина, а дело было в том, что она умерла из-за безрассудного желания дать убежище сердцу, найденному на мостовой.

Боги

Тщательно отобранные на рынке, как это всегда бывает, когда дело касается службы в храме, два раба были прекрасными представителями своей расы, если он казался изящной статуей из глины, созданной искусными руками, то она обладала обыкновенной, в то же время невероятной грацией золотой статуэтки. Складки одеяния только намекали на рождающиеся девичьи формы, бронзовые браслеты вокруг предплечья подчеркивали девичью тонкость рук. Вместе ему и ей не было даже тридцати пяти лет, они были недавно захвачены в плен, и труд еще не успел исказить чистоты их линий, придать лицу выражение покорности, которое накладывает ярмо.

Встретившись в доме, где с них сняли оковы, в доме, где было много одежды, посуды, продуктов, они смотрели друг на друга удивленно, понимая, что они родом из одного племени, воинственных теков, поклонников колибри. С первого мгновения между рабами возникло доверие, они назвали друг друга по имени — он — Тайасаль, она — Ичель, без предшествующих формальностей они сочетались браком. Тайасаль заявил, что он муж и господин Ичель, «быстроногой», она должна прислуживать ему за столом, вообще, везде. Покорно приносила Ичель мужу кашу из кукурузы, сок агавы, воду, чтобы он мыл руки, и сам он ел с юношеским аппетитом.