Рассказы - [28]

Димка накинул на нее свой свитер и сказал, утешая:

- Я принес тебе уличную, теплую одежду, но она лежит где-то там, в приемном покое... Если... все будет хорошо, то ее принесут.

Так они и стояли рядом, боясь проронить слово под тяжелыми низкими сводами и прислушиваясь к шагам в коридоре. Вот застучали тупые каблуки... Кажется, мимо - нет, дверь чуть приоткрылась, пожилая сестра с накинутым на плечи серым вязаным платком бросила мешок с одеждой, велела одеваться, и скрылась. Женька бросилась судорожно вытаскивать вещи и натягивать поверх больничного, потом спохватилась: сестра наверняка придет забирать казенное. Димка принялся помогать: спешно снимать уже одетое, разбираться, что из принесенных вещей надо одевать сначала, что потом, и в этой суматохе они даже согрелись.

Как раз в последний момент одевания пришла та же угрюмая сестра с пачкой документов. Женьке надо было расписаться за получение, сдачу чего-то, и еще маленькие и большие бланки. Сразу стало страшно - Женька не могла прочитать, что стоит в бумагах - буквы прыгали перед глазами, а смысл с трудом прочитанных слов тут же ускользал. Но Димка просмотрел и кивнул головой: давай пиши, можно. С трудом Женька царапала первые буквы: Ов, и тут же бросала, такой туман стоял перед глазами.

Часть документов сестра отдала Димке, часть забрала себе, зажав под мышкой. Потом медленно прошла через все помещение, позвенела ключами и открыла незаметную дверь - ведущую, оказывается, прямо на улицу! Ничего не сказала, только махнула рукой, мол, идите уже, чего тянуть.

Дверь вела во двор, где раньше разрешали гулять, а теперь стояли какие-то контейнеры, строительные вагончики, высилась гора наваленных труб. Тут же была стоянка машин, и Димка, отворачиваясь от холодного ветра с водяной крошкой, потянул скорее к одной из машин, серым Жигулям, торопясь, открыл дверь. Только сейчас, в машине, Женька вспомнила, что ведь с Дарьей-то она не попрощалась, ни сказала ей ни одного доброго слова. С грустью обернулась она на дверь, из которой только что вышла, и - вцепилась в димкин рукав: на пороге стояла сестра, кутаясь в серый платок, - кричала им вдогонку, размахивая рукой. Они что-то забыли? Или...

Димка хрипло сказал:

- Подожди, я сейчас... - выскочил из машины, подбежал к сестре и вместе с ней скрылся в дверях.

Нет, нет, нет, только не сейчас - бешено колотилось у Женьки сердце, хотя в глубине души она уже не могла представить себе неудачу. Дверь оставалась закрытой - минуту, две... Вдруг кто-то в темном плаще заслонил свет, проходя между машинами. Женька нагнулась поглядеть: Алекс! Засунув руки глубоко в карманы, он шел, опустив голову, но глядел не под ноги себе, а сквозь. У Женьки сжалось сердце: и с ним она тоже не попрощалась, не поблагодарила даже за все, что он старался для нее сделать. Не задумываясь ни секунды, Женька уже крутила ручку, опуская стекло, и позвала негромко. Алекс вздрогнул, обернулся по сторонам, не сразу сообразил посмотреть вниз, а увидев Женьку, замер, как бы не веря своим глазам. Так они смотрели мгновение, но уже хлопнула страшная дверь, и Димка бежал к машине, показывая всем своим видом, что обошлось, не было ничего особенно важного и можно ехать. Женька скорее стала закрывать окно, но в последний момент не сдержалась и, протянув наружу ладонь, сунула Алексу синюю пуговицу, которую, конечно же, не забыла переложить из больничного кармана в новый.

Димка видел это, но ничего не сказал, рванул машину, торопясь вырваться наконец из гнетущего больничного пространства.

Застучал по крыше настоящий сильный октябрьский дождь. Но даже когда они проехали длинной аллеей и миновали кирпичную будку проходной, Женьке все казалось, что за серой пеленой дождя она различает высокого человека в черном плаще, глядящего им вслед и сжимающего в кармане обыкновенную синюю пуговицу.

ОАЗИС НА ПОТОМ

После двух часов бега по каменистой равнине мир стал заволакиваться соленой пеленой. На какое-то время я превратился в бесчувственную машину, полностью подчиненную четкому ритму движений "раз-два", в голове не было ни одной мысли, и все мое внимание поглотил равномерный звук хриплого дыхания. Потом ноги стали наливаться тяжестью, слушались все меньше и меньше, и тут же где-то в животе появился страх, что я не выдержу. Испугавшись этого страха, я немедленно разозлился. Черт бы побрал эту пустынную дорогу и это палящее солнце! Черт бы побрал этих куррарцев с их ненавистью к технике! Я уж не говорю, что все это расстояние можно было бы запросто пройти на краулере или осмотреть с авиетки, но ладно - раз нельзя машины, так нельзя, а вот почему не разрешается носить противосолнечные шлемы в этой чертовой каменной сковородке, вот это совершенно не понятно! Хорошо хоть, что не голышом бежим.

В раздражении я уставился на сельгины лопатки, обтянутые желтой тканью комбинезона. Они двигались равномерно и, как мне показалось, без всякого напряжения. Раз-два, раз-два... Железная она, что ли? Так и будет топать без остановки целый день? Очень хотелось облизнуть губы, но они покрылись такой жесткой коркой, что было страшно даже к ним прикасаться. Воздух здесь, что ли, какой-то соленый, черт бы его побрал тоже?