Рассказы о старых книгах - [12]

Как-то Диоген беседовал о серьезных вопросах, но слушать его не захотели. Тогда он запел шуточную песню, и сразу вокруг него собралось множество людей. Философ с укором заметил им: «На любой пустяк гуртом бежите, а вещей нужных к счастливой жизни слушать не хотите».

Будучи спрошен, какой зверь таит в себе яд наивреднейший, Диоген так ответил: «Если спрашиваете о диких, то это — обманщик, если о домашних — это льстец». Будный комментирует: философ обманщика и льстеца считал ядовитыми гадинами, видя между ними только разницу в одном: обманщик жалит жестоко в бровь, а льстец ласково яд свой в человека впускает, подобно аспиду.

Бион говорил, что высокое мнение о себе является большой препоной для правды. Следует комментарий: обычно бывает, что кто о себе высоко думает, тот к мнению других не прислушивается и учиться ни у кого не желает, полагая, что он уже все постиг. Потому такому человеку исправиться трудно. Наоборот, кто о себе скромно мыслит, тот не надеется только на свой разум, а старается и других слушать да больше запомнить, и так становится достойным и предусмотрительным деятелем.

Феофраст говорил: «Лучше довериться коню строптивому, нежели слову вспыльчивому. Коня мундштуком удержать можно, а слово, когда оно произнесено, уже нельзя возвратить». Феофраст же сказал: «Дать власть человеку злому, а меч — бешеному одинаково есть».

Зенон юноше многоречивому так сказал: «Твои уши, видимо, в язык взросли», — давая этим понять, что молодому человеку пристойнее больше слушать, а меньше говорить. Он же говорил: «Лучше споткнуться ногой, нежели языком».

Горгий из Леонтин, будучи спрошен, как он дожил до такого преклонного возраста (а философу было 107 лет), отвечал: потому достиг этого, что никогда не предавался изнеженности и наслаждениям ни в еде, ни в одежде, ни в иных вещах.

Дмитрий Фалерий Птоломею, царю Египетскому, советовал, чтобы полюбил чтение книг надобных, показывая следующую пользу от этого: то, о чем не смеют королям и князьям их приближенные сказать, — сами увидят частым книг чтением. Будный добавляет: «Книги, как зеркало, хотя ничего не говорят, однако же безопасно каждому человеку порок и скверну его показывают».

Агесилай, будучи уже при смерти, завещал — дабы по его кончине ни единого памятника ему не было поставлено. Если я что значительное за время своей жизни сделал, — сказал он, — то люди и так будут меня помнить. Если же ничего, то хотя бы и премного наставите памятников, не достигнете, чтобы память обо мне была славной, памятники так и останутся только изделиями искусных мастеров.

Перикл, вождь афинский, правитель мудрый и справедливый, каждое утро при одевании привык говорить себе такие слова: помни, Перикле, что ты вольным народом руководишь.

Когда Александру (Македонскому) принесли шкатулку, самую драгоценную из тех, что были в сокровищнице царя Дария, и спросили, для чего бы ее использовать, он ответил: «Мое мнение — лучше всего хранить в ней книги Гомеровы». Александр дал понять, что произведения писателей и людей ученых подобает иметь в великой чести.

В повестях о римлянке Лукреции и сиракузянке Химере с большой силой звучит обличение произвола и тирании.

Лукреция, благородная римлянка, будучи предательски обесчещена сыном царя Тарквиния, когда явился муж и спросил ее о здоровье, отвечала: какое может быть здоровье у женщины, если непорочность утрачена? Но тело только обесчещено, душа ж невинной остается, чего свидетелем будет смерть моя. Сказавши это, пронзила свою грудь кинжалом и умерла. Будный комментирует: «Оскорбление Лукреции послужило поводом для изгнания Тарквиния и его сына из Рима, свержения царской власти в Риме и установления правления консулов». Несомненно, что Будный записывал свою повесть о Лукреции из Тита Ливия и Овидия, т. е. из тех же источников, что и Шекспир (поэмой Шекспира он вряд ли еще мог пользоваться). Примечательно сходство этой записи Будного и шекспировского текста.

У Будного:

Но тело только обесчещено,

Душа ж невинной остается…

Сказавши это, пронзила грудь свою

Кинжалом…

У Шекспира:

Пусть кровь моя грязна от поруганья,

Моя душа безгрешна и светла,

Она подругой тела не была…

С последним словом нож она вонзила

В грудь чистую…

Составителя «Апофегмат» легенда о Лукреции привлекла не только своей драматичностью, но и возможностью прокомментировать ее, выступить против произвола и самовластия. Не ссылаясь на Овидия, он почти буквально приводит в своих комментариях фразу его «Месяцеслова»: «так для царей день наступил роковой».

Заканчивается сборник такой повестью:

Химера — сиракузянка, старая женщина в то время, когда все жители Сиракуз проклинали своего жестокого правителя и желали, чтобы он быстрее умер, одна каждое утро просила бога даровать тирану здоровье. Правитель, узнав об этом, спросил ее, почему она так поступает. На это старая сиракузянка ответила: когда я еще была девушкой, Сиракузами правил жестокий тиран. Тогда все просили бога, чтобы он послал ему смерть. Но вот умер этот тиран, а после него к власти пришел еще худший. Когда и тому желали быстрейшей смерти и он умер, его место занял ты, еще более жестокий, чем твои предшественники. Потому-то, опасаясь, что после тебя к власти придет еще худший, чем ты, тиран, я и прошу бога о твоем здоровье. Будный не дает своих комментариев к этой повести. Да они здесь и не нужны.