Рассказы о привидениях - [10]
Чтобы покончить с навязчивым видением, мистер Баррет схватил краски и кисти и принялся мазок за мазком закрашивать противное лицо. Однако скрыть презрительную золотозубую ухмылку все не удавалось, и обезумевший художник, отбросив кисти, стал втирать краску в холст голыми руками. Красный, зеленый, синий, оранжевый — мистер Баррет не разбирал цветов, думая лишь о том, чтобы слой краски был достаточно плотным. Но герцогиня не спешила покидать свое пристанище; в конце концов, художник почувствовал дурноту, упал и прямо возле мольберта забылся тяжелым сном.
Проснулся мистер Баррет от настойчивого стука в дверь.
Весь перепачканный красками, с лихорадочно горящими глазами и осунувшимся лицом, художник отправился открывать визитерам, коими оказались леди и лорд Бриск.
Леди, горя нетерпеньем, тотчас же проскользнула в студию, не обращая внимания на невнятный лепет художника; лорд двинулся следом.
«Все пропало», — подумал мистер Баррет, и был прав. Леди Бриск, увидев на мольберте вместо своего портрета жуткое месиво из всех цветов спектра, в обмороке мягко осела на пол, а ее супруг, размахивая тростью, страшным голосом орал на мистера Баррета, бессильно прислонившегося к стене, обещая стереть его в порошок, ославить на весь Лондон и пустить по ветру.
Когда супруги Бриск, наконец, убрались восвояси, мистер Баррет на четвереньках, стараясь не глядеть на мольберт, прополз из прихожей в спальню, где спустя три дня его, отощавшего и совершенно безумного, и нашла квартирная хозяйка в сопровождении констебля. Художник сидел, завернувшись в одеяло, на кровати, и, раскачиваясь из стороны в сторону, бесконечно повторял одно и то же: «Конец настал улыбкам».
Два месяца в клинике доктора Нила, признанного специалиста по нервным болезням, вернули мистера Баррета к жизни, однако кое-что в художнике переменилось навсегда: он перестал писать портреты, полностью сосредоточившись на натюрмортах, снес букинисту полное собрание сочинений Роберта Браунинга, прекратил посещать салон леди Сэвидж (тем самым смертельно обидев последнюю) и более никогда, никогда, никогда не улыбался.
Призрак оперы
Неприятности начались во вторник.
Утром, только переступив порог театра, директор Ковент-Гардена Оливер Массель узнал о том, что прима труппы, сопрано мисс Ариадна Саутгейт слегла с инфлюэнцей и вечером выступать решительно не может. Срочно отправили курьера к мисс Флоренс Перкинс, чтобы она готовилась к замене. Однако курьер, прежде чем отправиться к дублерше с посланием, успел поделиться новостью с рабочим сцены, тот — с бутафором, бутафор — с костюмершей, а та, в свою очередь — с мисс Розамунд Войзи. Так что курьер не пробежал еще и половины пути от театра до дома мисс Перкинс, а мисс Розамунд Войзи уже сотрясала рыданиями стены кабинета мистера Масселя, обвиняя всех в подлом заговоре, грязных интригах и преступном желании свести ее, восходящую звезду мировой оперы, в могилу. Мисс Войзи полагала, что заменять слегшую Ариадну Саутгейт должна именно она, а не «эта кокотка» Флоренс Перкинс.
С трудом отделавшись от восходящей звезды, мистер Массель узнал, что в бутафорском цехе накануне праздновали именины одного из работников, и в итоге на службу сегодня явились только трое из девяти, да и явившиеся не вполне трудоспособны.
Затем директору доставили письмо из банка, а в нем — чек, отправленный мистером Масселем неделю назад в счет оплаты цветочных композиций для оформления вечерних постановок. В письме говорилось, что данный чек не может быть принят банком, так как неверно оформлен и заверен. Это означало, что цветочных композиций не будет.
Но все эти досадные мелочи были лишь прелюдией к настоящим неприятностям, которые оккупировали Ковент-Гарден вечером.
Шикарная публика заполняла фойе театра, готовясь насладиться вавилонскими страстями «Семирамиды» Россини; лампы изливали желтый свет на сверкающие бриллианты дам и лысины кавалеров; мисс Флоренс Перкинс в гримерке уже нарядилась вавилонскою царицей и трепетала в ожидании своего выхода, как вдруг из зрительного зала стали доноситься тревожные голоса.
Вскоре выяснилось, что каким-то невообразимым образом медные номерки на креслах оказались в полнейшем беспорядке. После первого ряда шел сразу восьмой, затем пятый, потом одиннадцатый и так далее. С нумерацией кресел внутри ряда дела обстояли не лучше: «28», «15», «2», «14», «14», «30»… С некоторых кресел номерки и вовсе были сняты! Градус напряжения постепенно нарастал, служительницы театра сбились с ног, улаживая то здесь, то там разгорающиеся конфликты. В итоге мистеру Масселю пришлось самолично выйти на сцену и обратиться к публике с извинениями за доставленные неудобства и просьбой усаживаться в свободном порядке. Стоит ли говорить о том, что до самого конца постановки атмосфера в театре оставалась накаленной, удовольствие от общения с прекрасным было испорчено, и только один человек искренне радовался происшествию — не задействованная в спектакле мисс Розамунд Войзи.
После спектакля мистер Массель загнал в зрительный зал всех работников, бывших на тот момент в здании театра, и, утирая пот со лба, севшим от злости голосом сообщил, что никто не выйдет из этого зала и не вернется домой до тех пор, пока все таблички не окажутся на положенных местах.
