Рассказы о потерянном друге - [9]

Вере показалось, что она сходит с ума. Что это — она уже начинает галлюцинировать? Или это действительность?… Значит, произошла ошибка; значит, тот, другой, не Алексей… И когда эта мысль дошла до ее сознания, она с радостным криком бросилась к Алексею. Она спрятала лицо у него на груди и плакала, плакала — теперь уже слезами радости и счастья. Алексей тихо гладил волосы жены.

— Ну, не надо… Ну, успокойся… Веруня… Я приехал, зачем же плакать? — говорил Алексей, но она не могла не плакать. Слезы счастья — какая женщина способна удержать их!

А Джери?

Он вскочил хозяину на плечи передними лапами, лизнул его в лицо, а потом принялся бегать вокруг них, толкая обоих и мотая хвостом-прутом с такой силой, что мог сшибить с ног.

— Да ты поседел, друг! — с удивлением сказал Алексей, разглядывая собаку.

— Он так ждал тебя…

— А ты?

Вместо ответа она прижалась к нему.

Так вот о чем говорили глаза Джери, что он хотел сказать! Вот почему продолжал исправно каждый день ходить к калитке. Он-то знал, что Алексей жив. Ему не нужны были документы и письма, чтобы узнать, что этот совершенно изуродованный человек не его хозяин. И он не переставал ждать…

Одиссеев Аргус, дождавшись хозяина и первым узнав его, чудом уцелевшего и вернувшегося на Итаку, прежде чем издохнуть (он ждал двадцать лет), все-таки набрался сил, дополз и лизнул его… Родная жена, Пенелопа, не сразу признала мужа; Аргус — узнал сразу. Оказалось, мифы говорят правду.

Алексей с жадностью осматривался вокруг, словно ощущая взглядом знакомые предметы. Внезапно лицо его изменилось. Сначала оно побледнело, затем покрылось красными пятнами. Он увидел шинель, висевшую на вешалке за дверью. Минуту он всматривался в нее, не понимая, как она могла попасть сюда, эта мужская солдатская шинель с затертыми петлицами и следами погон на плечах, потом страшная догадка пронзила его сознание.

— Что это? — спросил чужим, совершенно изменившимся голосом. Вера удивленно посмотрела на него.

— Шинель…

— Я вижу, что шинель. Как она попала к тебе? Хотя можешь не отвечать, я все понял…

— Подожди, Алеша!

Голоса их — один раздраженный и гневный, другой непонимающий, взволнованный — вызвали тревогу у Джери. Он перестал бегать и, встав между людьми, заглядывал в лицо то одному, то другому, как бы спрашивая: «Что с вами, друзья? Из-за чего вы ссоритесь, когда надо радоваться!» Если бы они продолжали ссориться, он мог бы, наверное, покусать их. Это вернуло самообладание Алексею. Не глядя на жену, побледневший, он стал надевать на себя мешок, который пять минут назад опустил на пол с мыслью, что теперь уж долго-долго не придется его надевать.

— Что ты, Алексей?

— Не хочу мешать тебе!..

И Алексей сделал шаг к двери, но Джери встал поперек дороги и, заглядывая хозяину в лицо, не пускал его.

— Алексей, ты должен выслушать меня…

— Мне не нужны никакие объяснения. Я все понял!

— Нет, ты будешь слушать меня!..

…Сначала он сидел, устремив взгляд в сторону, с нахмуренным лицом, готовый каждую минуту встать и уйти, но постепенно складки на его лице разошлись, он слушал жену с напряженным вниманием, уже не отрывая взгляда от ее лица. Это был прежний, добрый Алексей, отзывчивый на чужое горе, все понимающий.

Когда она дошла в своем рассказе до того места, где она взяла к себе в дом калеку, привезла его и стала ухаживать за ним, Алексей взволнованно спросил ее:

— И ты думала, что он — я? Ты приняла его — за меня?

— Ну конечно!

— И ты стала бы ходить за ним, пока он не умрет?

— Да, — просто ответила она.

Алексей вскочил со стула.

— Вера! Ты даже сама не знаешь, что ты сделала!..

Он быстро, жарко целовал ее руки.

— Алешенька, да что ты! Успокойся!

— Я не стою тебя! Я виноват перед тобой! — твердил Алексей и снова принимался целовать руки жены, ее маленькие руки, загрубевшие от работы, которыми она и добывала средства к существованию, и мыла, и стирала, и штопала, и ухаживала за больным.

Алексей приблизился к больному. Сдерживаемое волнение снова отразилось на его лице. Больной, казалось, понял. Он чуть пошевелился и медленно повернул голову…

— Постой! — воскликнул Алексей. — Этот шрам… Ты сказала, что у него нашли мое письмо? Покажи мне его…

— Ну да, так и есть, — бормотал Алексей, быстро проглядывая письмо. — Конечно, это он! Но он сильно изменился. Я не узнал бы его, если бы не шрам…

— Кто — он? — спросила Вера.

— Алексей Чердынцев, мой товарищ. Мы вместе шли с ним тогда. Перед этим мы обменялись письмами, на случай, если один погибнет, другой перешлет родным. Но мне повезло.

Смерти вопреки (На ничейной полосе)

Ночь. Гром орудийной канонады и почти не затихающая, перекатывающаяся, как сухой горох, торопливая трескотня ружейно-пулеметной перестрелки. Лютует мороз. Визжит снег под ногами, осыпаются от тяжких ударов артиллерии мерзлые комья земли в окопе, седым инеем — будто маскхалатом — одеты все окружающие предметы. Беззвучно взвиваются ракеты и, медленно снижаясь, гаснут… Луч прожектора щупает блиндажи, проволочные заграждения, противотанковые надолбы и рвы, вырванные с корнем деревья, разбитые постройки, вонзается в зловещую черноту декабрьского беззвездного неба и, испуганно метнувшись вниз, снова переползает по искалеченной, страшной в своем уродстве земле…