Рассказы о неизвестных героях - [4]

Итак, у замурованного в подземелье солдата было все необходимое, чтобы поддерживать свою жизнь неограниченно долгое время. Оставалось только ждать и надеяться, что рано или поздно русская армия возвратится в Брест и тогда засыпанный склад раскопают, а он снова вернется к жизни, к людям. Но в мечтах об этом он, наверно, никогда не думал, что пройдет столько лет, прежде чем наступит день его освобождения.

Но, быть может, за эти годы солдат делал какие-нибудь попытки самостоятельно выбраться наружу, прокопать себе ход на поверхность земли? Говорят, будто у него были щтык и нож, и, судя по тому, что мы знаем о нем, он обладал деятельным и, упорным характером. Вряд ли он сидел сложа руки в течение девяти лет и пассивно ожидал, когда придет помощь. Были ли такие попытки и почему они потерпели неудачу — пока остается неизвестным.

Самое живое воображение было бы бессильным представить себе, что перечувствовал и передумал подземный узник за эти девять лет. В вечном мраке его темницы время должно было тянуться нестерпимо медленно. А он был наедине с собой, со своей памятью, хранившей, видимо, лишь немногочисленные события сравнительно небогатой биографии еще совсем молодого человека. Сколько бессчетных раз за эти годы должна была снова и снова пройти перед ним прожитая жизнь, во всех своих мельчайших подробностях — и тех, что помнились, и тех, что, будучи забытыми, вспоминались ему лишь теперь! С какой яркостью в этой кромешной тьме вставали в его представлении дорогие ему лица родных и близких людей, товарищей-солдат! Как, боясь забыть живую речь, часами разговаривал он вслух с этими призраками своей памяти или с самим собой! Как в глубокой могильной тишине подземелья, куда не проникал ни один отзвук великих исторических событий, свершавшихся на земле, он порой мучительно старался представить себе, что произошло за это время там, наверху. Но какие бы предположения ни приходили на ум солдату, он не мог предугадать главного, что случилось в мире, и не знал, что на третий год своей подземной жизни он стал советским человеком, гражданином нового, социалистического государства.

Однако в его подземной жизни были свои события, нарушавшие однообразное течение времени и подвергавшие его иногда нелегким испытаниям.

Как уже говорилось, на складе хранились запасы стеариновых свечей, и первое время солдат мог освещать свое подземелье. Рассказывают, что однажды ночью горящая свеча вызвала пожар, и, когда часовой проснулся, задыхаясь в густом дыму, склад был охвачен пламенем. Ему пришлось вести отчаянную борьбу с огнем. В конце концов, обожженный и полузадохшийся, он все же сумел потушить пожар, но при этом сгорели оставшиеся запасы свечей и спичек, и отныне он был обречен на вечную темноту.

А потом ему пришлось начать настоящую войну, трудную, упорную и изнурительно долгую. Он оказался не единственным обитателем подземелья — на складе водились крысы. Сначала он даже обрадовался тому, что здесь, кроме него, были другие живые существа. Но крысы плодились с такой ужасающей быстротой и вели себя так дерзко, что вскоре возникла опасность не только для складских запасов, но и для него самого. Тогда он стал истреблять крыс.

В непроницаемой темноте подземелья борьба человека с быстрыми, проворными хищниками была слишком неравной и трудной. Но человек научился различать своих невидимых врагов по шороху, по запаху, невольно развивая в себе острое чутье животного, и ловко подстерегал крыс, убивал их десятками и сотнями. Но они плодились еще быстрее, и эта война, становясь все более упорной, продолжалась в течение всех девяти лет, вплоть до того дня, когда солдат вышел наверх.

Говорит, что у подземного часового был свой необыкновенный календарь. Каждый день, когда наверху, в узком отверстии вентиляционной шахты, угасал бледный лучик света, солдат делал на стене подземного тоннеля зарубку, обозначающую прошедший день. Он вел счет даже дням недели, и в воскресенье зарубка на стене была длиннее других. А когда наступала суббота, он, как подобает истому русскому солдату, свято соблюдал армейский «банный день». Конечно, он не мог помыться — в ямах-колодцах, которые он вырыл ножом и штыком в полу подземелья, за день набиралось совсем немного воды, и ее хватало только для питья. Его еженедельная «баня» состояла в том, что он шел в отделение склада, где хранилось обмундирование, и брал из тюка чистую пару солдатского белья и новые портянки.

Он надевал свежую сорочку и кальсоны и, аккуратно сложив свое грязное белье, клал его отдельной стопой у стены каземата. Эта стопа, растущая с каждой неделей, и была его календарем, где четыре пары грязного белья обозначали месяц, а пятьдесят две пары — год подземной жизни. Когда настал день его освобождения, в этом своеобразном календаре, который уже разросся до нескольких стоп, накопилось больше четырехсот пятидесяти пар грязного белья. Вот почему часовой так уверенно ответил на вопрос польского офицера, сколько времени он провел под землей.

Обо всем этом и, конечно, о многих других подробностях своей девятилетней жизни в подземелье солдат рассказал откопавшим его полякам. Говорят, из Бреста его отвезли в Варшаву. Там осмотревшие его врачи установили, что он ослеп навсегда. А потом подземного часового атаковали журналисты, и его история появилась на страницах варшавских газет. И, по словам бывших польских солдат, офицеры, читая тогда вслух газеты своим жолнерам, говорили им: