Рассказы о любви - [20]

Таким образом, девушка добилась своего — она получила деньги старика, которые ей были уже не нужны.

Мёртвые глаза разлуки

Без него она сходила с ума. «Задыхаюсь от тоски!» — запечатывала она письмо слезами, точно сургучом. Ответ приходил странный: «Ты предпочитаешь сон в одиночестве или одиночество во сне?»

И тогда она понимала, что спит.

— Пусто без тебя, — проснувшись, глухо шептала она по телефону.

— Не с кем поругаться? — слышался его слабый смех.

— С кем поругаться всегда есть — помириться не с кем…

Его голос искажало расстояние, а образ тонул в памяти. Она видела родинку на его щеке, видела руки, жадно ласкавшие её, но видела их будто в осколках зеркала, не в силах разобрать, кому они принадлежат.

— Ты моя, моя! — ненасытно повторял он.

— Твоя, — эхом откликалась она.

И не понимала, что мешает им быть вместе.

Она поселилась в его «мобильном», который он, как женщина ребёнка, носил под сердцем — во внутреннем кармане пиджака.

— Пусто без тебя, — жаловался он.

— Поругаться не с кем? — смеялись на другом конце.

— С кем поругаться всегда есть — не с кем помириться…

Старясь уловить её настроение, он жадно вслушивался в голос, искажённый расстоянием, но не мог представить её лица. Только иногда ему вспоминались её губы, и тогда он вдруг видел всю её, словно озарённую молнией. Но запечатлеть в памяти не успевал. В смятении он шёл в город, бродил по ночным, безлюдным улицам, разглядывая свою тень, двоившуюся жёлтым светом фонарей, и, как на иголки, всюду натыкался на её отсутствие.

Часы разлуки казались ей бесконечными. «Заставляют быть с чужими», — кусала она губы. И злилась оттого, что не может противиться судьбе.

Ночи тянулись долгими вёрстами, а дни пролетали стайкой грязных голубей.

«Запихали, будто шапку в рукав», — думал он, и его охватывало бешенство. Он готов был сорваться за ней хоть на край света, приходя на вокзал, покупал билеты сразу во все города.

Но его никуда не звали.

Дни мешались с ночами, весна с осенью, а зимой она всё чаще видела на снегу птичьи следы, расходящиеся в разные стороны.

«Близость мимолётна, разлука бесконечна», — читала она их причудливые письмена.

И чувствовала себя героиней чужого сна.

Ночами она приходила во сне. Но и тогда он лишь смутно различал её черты. «Без тебя я — музейный экспонат», — шевелил он непослушными губами. А проснувшись, думал, что быть в разлуке, значит видеть сны-половинки, это значит блуждать впотьмах, как слепой, пробираясь на ощупь, то и дело натыкаясь на невидимую стену.

В другом сне они занимались любовью. Она сидела на нём верхом, повернувшись спиной, скакала, как всадница, постепенно исчезая. И тут он заметил рядом обнажённую девочку, которая протягивала к нему руки. Смущаясь, он притянул её и, обняв, понял, что это она, сошедшая со своих детских фотографий…

Она не знала ни его возраста, ни имени. «Мы как душа и тело, — думала она, — когда нас разлучили, мы умерли». Раз во сне они занимались любовью, она сидела на коленях, повернувшись к нему спиной, чувствуя, что на его лице, как в зеркале, повторялась её улыбка. И тут заметила перед собой мальчика, совершенно голого. Она взяла его за руку, и, разглядев на щеке родинку, поняла, что этот ребёнок — он…

Однажды ему почудилось, будто он находится в её квартире, и она ищет его, широко раскинув руки, как в игре в «прятки». Его сердце бешено колотилось, он вышел на середину комнаты, стал кричать, беззвучно шевеля губами, пока не понял, что остаётся для неё незримым.

И тут очнулся в своей постели, показавшейся ему чужой.

Иногда, выйдя из ванной, она чувствовала, что он рядом, в её квартире. Тогда, раскинув руки, она искала его повсюду, будто с завязанными глазами водила в «прятки», открывая двери и распахивая шторы, за которыми зияло пустое окно. Ей хотелось шагнуть в ночное небо, как птица, кружить над городом в безумной надежде увидеть его.

Но вместо этого она опускалась на одинокую постель.

И тогда квартира казалась ей чужой.

Случалось от неё приходили листы белой, без единого слова, бумаги — письма без обратного адреса. Он долго вчитывался в их начертанные симпатическими чернилами буквы, водя пальцем по невидимым строкам, а потом выбегал на улицу, останавливая прохожих, спрашивал о ней. Но те с каменными лицами проходили мимо. А он, чтобы нарушить их заговор молчания, задирал голову к небу и кричал так, что в ушах лопались перепонки.

Разлука казалась безбрежной, а умещалась на одной подушке. Они спали в одной постели, и в плывших рассветных сумерках были как мертвецы. В окно светили звёзды, заглядывала луна, как недремлющее око Того, кто видел сразу оба их сна. Мужчина вздрогнул и, не просыпаясь, отвернулся к стене. От его движения женщина открыла глаза и долго смотрела в потолок.

Девушка со станции Себеж

Жена зашла в купе: «Чемодан наверх не ставь — ни с твоим радикулитом…» И стрельнув глазами в съёжившуюся у окна попутчицу, развернулась на каблуках.

Поезд тронулся, поплыли провожающие, низкая платформа, далеко светивший в темноте вокзал. Глубокой осенью ездят мало, и в купе мы остались вдвоём. Познакомились легко, едва замелькали огоньки.