Рассказы о любви разных авторов - [4]

Машка любит камешки собирать.

И не поставить камешки на окно нельзя, камешки волшебно-колдовские, хранят машкин сон. А кот прыгнет, камешки рассыпет и растает.

К коту подход нужен. А пока пусть попрыгает.

В км от дома пень. Неле пень глаза замозолил. И не растет, и не стоит, а в земле сидит и только корнями, как пруссак усами, подвигивает.

И того все равно в земле никому не видно.

И не поленилась Неля с пнем. Отчего не выкорчевать? Неля дала топор и послала по пень. И лопату дала. Покопал я вокруг пня топором, порубил лопатой, не по мне я пень. Походил вокруг пня, поглядел, но главного не увидел, места, которым то ли пень к земле, то ли земля ко пню крепится, конь-корня. Без него бы пень и сам от земли отвалился.

И стал копать вокруг пня, долго копал, три дня и три пня копал, весь огород нелин вскопал, пока не докопался до зверь-корня. И топор об него тупится, и лопата гнется, а притронешься, чисто зыбь по телу.

Сел на пень, жаль пня. И решил закопать. Три дня и три пня закапывал. Теперь нелин огород на горе.

До пруда не так далеко, мимо телескопов по асфальтовой тропинке через яблочный сад, или сливовый, что вырастет. Первый пруд мутный, второй рыбный, а третий и мутный, и рыбный, и теплый. Со сломанными мостками.

В лесу больше всего лисичек. Но лес уже не машкин. Пруд с трудом еще машкин.

От автобусной остановки до Машкина дома близко, только заблудишься. От остановки асфальтовые тропки разбегаются, по которой ни пойдешь, развилка за развилкой. А друзья геологи, у них нюх.

На веранде Машкина дома клубится машкин дым.

Машкин дом проходной двор. Неля работает кооператором котельной. Летом Филя на колесах. Маша кормит кота кашей. У кота икота. Мама вяжет. Маша пишет маслом. Маша шумит на кота. Кот шипит маслом. Летом телескопы. Трон - нелино место. Маше жмут кеды.

Кот наплакал. На завтрак кофе с кефиром. Кто съел филины яйца? Филя ест маслята вместо яиц. Кто съел машино масло? На полу в кухне миска с клещами.

Медуза попала в глаз Маше.

Небесный прутик

Со Славиком мы поравнялись не сразу. Сначала это был для меня так, какой-то первокурсник. Что-то долгое с руками в карманах на горизонте. Иногда мы случайно ездили в Ленинград одним ночным автобусом.

Однажды я зашел в комнату, где раньше жил. А теперь ее населяли первокурсники-сибиряки. Один из них как раз валялся на кровати с кверху задранными ногами. Так, какой-то первокурсник-сибиряк.

Я зашел за какими-то оставленными вещами, кажется, за плоскогубцами или молотком. Первокурсник буркнул лежа и держа в правой руке ручку, подолгу заносимую над тетрадью, положенной для твердости на книгу.

Конечно, Славик сочинял стихи.

Впервые я увидел и услышал Славика-поэта в просторе аудитории перед горстью собравшихся. Среди них одна дама, тоже писавшая стихи и дружившая с сибиряками, а теперь не дружившая и даже глупо вышедшая посреди чтения, чтобы потом говорить, что ей не понравились даже не сами стихи, а сама манера.

У Славика была манера. Он читал стоя, это многое значит, все сибирцы читали по-разному. Один сидел для солидности, другой сидел, а потом заходил и уже до конца читал перемещаясь, Славик просто стоял, покачиваясь и мягко жестикулируя руками. Мне нравится, когда мягко поджестикулировывают себе.

А я ерзал по стулу, потому что тоже сочинял стихи, но еще никогда их не читал и даже не давал читать.

Следующий эпизод произошел раньше, когда мы только полузнали друг друга по ночному автобусу. В Ленинграде, у "Мелодии" на Невском. Славик забрал академку и зимовал, укуриваясь до серой бледности. Расспрашивал про Бывший город, где снова все было хорошо и ничего хорошего. А ему было плохо до того, что лицо вскладку и глаза защурены. До того, что как воздух чужое горе. Конечно, я тоже не был счастлив, но вяло по сравнению с ним.

Меня как-то отталкивало от озябло-сутулого Славика, от которого остро веяло неблагополучием. "Сейчас зайду в "Мелодию" и уеду". Так впервые мы со Славиком говорили. До этого, в бывшей комнате, он только буркнул.

Наконец мы со Славиком поравнялись и обменялись стихами. Славик принес полный посылочный ящик. Я почти ничего не сказал ему о них. И были поэмы, а были совсем маленькие, даже шуточные стихи про бродячего карлика "без очков с разбитой мордой". Позже Славик выслал свои стихи в Сибирь. Я почти ничего не сказал, но сразу признал Славика. Мне даже ничего из них не понравилось особенно, но признал сразу.

И Славик меня. Мы познакомились и пошли походить. Мы именно ходили, а не гуляли, и почти не разговаривали. Славик еще говорил, а я почти молча.

Славик-поэт больше всего связан с тем, как он ходит, чем с чем-нибудь другим. В его стихах больше всего не что он читал или смотрел, а как он ходил. И мне стоило не столько всматриваться и вслушиваться в Славика, сколько просто ходить вместе с ним. Походишь-походишь и сочинишь чтонибудь, или выкинешь.

Славик ходит как аист летит. Всегда впереди, накреняясь вперед, словно внутренне выбираясь вперед телесного хода.

Идущего Славика бессмысленно описывать, в нем ничего не постигнешь стоя, сидя...