Рассказы о любви - [149]

На самой верхней скале, где мы, еще школьниками, постоянно жгли осенью костры, я задержался и обернулся. И увидел в наполовину затененной долине поблескивающую реку и пенящиеся белой водой мельничные запруды, и затиснутый в узкой долине старинный наш городок с бурыми черепичными крышами, над которыми беззвучно вился прямо вверх синий полуденный дымок домашних очагов. Вон там стоит дом моего отца невдалеке от старого моста, а вот и наша мастерская — я разглядел красное мерцание небольшого огня в кузне, — а чуть вниз по реке прядильная фабрика, на плоской крыше которой росла трава, и за сверкающими чистотой стеклами трудилась наряду с другими девушками и Берта Фегтлин. Ах эта! Та, о которой я не хотел ничего знать.

Родной город, такой хорошо знакомый, доверчиво смотрел на меня снизу вверх всеми своими садами, игровыми площадками и уютными закутками, весело поблескивали на солнце золотые цифры часов на церковной башне, а вдоль канала на теневой стороне стояли дома и деревья, четко отражаясь в прохладной черной воде. Только я сам стал другим, и причина была во мне, что между мною и этой картиной повисла призрачная пелена отчуждения. На этом маленьком пространстве из стен, реки и леса моя жизнь утратила уверенность в себе, была собой недовольна, словно висела, прикрепленная к этим местам крепкими узами, но не чувствовала себя вросшей в эти места и надежно защищенной, а, наоборот, билась о стены волнами неясных желаний, рвалась на простор через тесные преграды. Пока я со странной грустью глядел вниз, все мои тайные надежды на новую жизнь всколыхнулись торжественно в моей душе, слова моего отца и слова высокочтимых поэтов слились воедино с моими собственными клятвенными обетами, и задача стать мужчиной и сознательно взять судьбу в свои руки представилась мне как крайне серьезное, но при этом увлекательное дело. И как только эта мысль пронзила меня, она разогнала, словно луч света, все сомнения, мучившие меня из-за истории с Бертой Фегтлин. Пусть она хороша собой, пусть я нравлюсь ей, но мне не подходит, чтобы девушка дарила мне готовое, не завоеванное мною счастье.

До полудня оставалось немного времени. Желание карабкаться по скалам исчезло, в задумчивости спустился я по пешеходной тропе в город, прошел под небольшим железнодорожным мостом, где в прошлые годы каждое лето собирал в густых зарослях крапивы темных мохнатых гусениц бабочек «павлиний глаз», потом мимо кладбищенской стены, у ворот которой замшелый грецкий орех раскинул густую тень. Ворота стояли открытыми, и я услышал, как плещется вода в фонтане, с кладбищенской стеной соседствовала игровая площадка, где проходили также и городские праздники, например майские, когда собравшиеся в этом месте ели и пили, говорили и танцевали, равно как и в памятный день в честь победы под Седаном[39]. Сейчас тут было тихо, всеми забытое место в тени древних мощных каштанов, с яркими солнечными пятнами на рыжеватом песке.

Здесь, внизу в долине, на солнечной стороне реки, палила беспощадная полуденная жара, здесь вдоль реки стояли напротив безжалостно накаляемых солнцем домов редкие ясени и клены с хилой листвой, к концу лета уже поблекшей. По привычке я пошел вдоль берега и стал высматривать рыб. В прозрачной как стекло воде колыхались густые косматые водоросли, плавно пошевеливая длинными травами, а в промежутках лениво стояли поодиночке то тут, то там толстые рыбы, без всякого движения, головой против течения, а поверх них носились юркие темные стайки мелких уклеек. Я видел, что сделал правильно, не пойдя этим утром на рыбалку, но воздух и вода и то, как стоял между двумя большими круглыми камнями темный старый усач, отдыхая в прозрачной воде, говорило мне многообещающе, что сегодня после обеда, возможно, удастся кое-что поймать. Я это отметил про себя и пошел дальше и сделал глубокий вдох, когда вошел со слепящей улицы в ворота, а потом в прохладную, как в погребе, прихожую нашего дома.

— Я думаю, сегодня опять будет гроза, — сказал за столом отец, хорошо чувствовавший погоду. Я ввернул словечко, что на небе ни облачка и не чувствуется ни малейшего западного ветерка, но он улыбнулся и произнес: — Разве ты не чувствуешь напряженность в воздухе? Посмотрим, кто прав.

Было, конечно, достаточно душно, и от сточного канала шел сильный запах, как перед приближающимся феном. От лазания по горам и жары, которой я надышался, я почувствовал постепенно усталость и сел на веранде, лицом к саду. В рассеянности, то и дело клюя носом, почти засыпая, я принялся читать историю британского генерала Гордона, героя Хартума, и с каждой минутой мне тоже все больше казалось, что скоро будет гроза. Небо по-прежнему сияло синевой, но воздух становился все тяжелее, словно раскаленные облака застилали солнце, которое все еще стояло в зените. В два часа я ушел в дом и начал собирать снасть для рыбалки. Проверяя крючки и шнуры, я ощущал внутреннее волнение от предстоящей рыбалки и испытывал благодарность, что хотя бы это одно, глубокое и страстное увлечение, осталось у меня от прежних времен.

Прекрасно помню необычайно душную атмосферу, натужную послеполуденную тишину того дня. Я шел с ведерком вниз по течению реки на рыбную ловлю у нижних мостков, до середины которых уже падала тень от высоких домов. От близкой ткацко-прядильной фабрики доносился убаюкивающий шум станков, похожий на жужжание пчел, а от Верхней мельницы каждую минуту — сердитый треск и резкий скрежет циркулярной пилы. А так кругом было тихо, мастеровые попрятались в тени возле своих мастерских, в переулке не было ни души. На Мельничном острове бродил по воде голышом меж камней какой-то мальчонка. Перед мастерской каретного мастера стояли прислоненными к стене длинные доски, на солнце они сильно пахли, сухой запах доходил даже до меня, я четко ощущал его сквозь насыщенный влагой и рыбным духом речной воздух.