Рассказы о любви - [136]

Станции так и мелькали одна за другой, я едва успевал их заметить, словно ехал на скором поезде. Конечной станцией был Битрольфинген, где все должны были покинуть вагон. У меня было три часа времени, чтобы осмотреть городок, выпить пива и узнать, что ризница со старинной резьбой закрыта, поскольку ризничий сегодня так и не появился. Что означало само собой, я скоро приеду сюда еще раз. Пиво я выпил в садике у хозяина харчевни под круглыми кронами каштанов, и чтобы не упустить момента возвращения домой, я пораньше вернулся на станцию и принялся наблюдать через маленькое окошко за работой телеграфиста. Но вскоре заметил, что обстоятельства дела носят здесь более принципиальный характер. Смотритель сначала бросал недовольные взгляды в мою сторону, видимо, сердился, что я смотрю на него в окошко, а потом, увидев, что я все еще стою, не трогаясь с места, рывком раскрыл окно и закричал: «В чем дело? Вы хотите купить билет? До отхода поезда еще целых полчаса!»

Я приподнял шляпу и сказал: «Нет, спасибо. У меня сезонный проездной». Тут он стал чуть вежливее и согласился потерпеть, что я стою возле окна, пока он пробивает узкую ленту тире и точками. Время вышло, пора было садиться в поезд. Уже начало смеркаться, когда мы тронулись в обратный путь, но дни в июне длинные, и, когда мы прибыли в Верисбюэль, солнце еще не закатилось и даже светило золотистыми лучами и нагревало окна в здании станции, а за ними и пышно цветущие гвоздики. Девушки, которую я так хотел увидеть, не теряя больше понапрасну время, не было, и весь этот блеск тут же показался мне излишним расточительством. Но как раз в тот момент, когда впереди что-то запыхтело и зашипело, а кондуктор, торопя окончание рабочего дня, с удвоенным усердием захлопнул двери, в третьем окне вдруг появилась, не прячась, красивая темноволосая девушка, улыбнулась вслед уходящему поезду, окутанному парами, и опять заставила вспыхнуть внутри меня огонек радости. На этот раз ее волосы показались мне не такими уж черными, в них даже прятался светлый, если не золотой, лучик, но, возможно, он задержался там при закате солнца.

Довольный своим путешествием и проведенной таким образом половиной дня, я прибыл в Хавангу, где вновь оказался единственным пассажиром, которого ободряюще приветствовал смотритель станции с чувством цеховой солидарности, словно благодаря сезонному билету я сблизился душой с железнодорожниками. Дома, в моей крестьянской каморке, все имело какой-то безутешный вид, будто я отсутствовал целую вечность, и перед тем как заснуть, я решил, что завтра снова поеду в Битрольфинген. Может быть, ризница с художественной резьбой, имеющей историческую ценность, будет открыта и пиво под тенистыми каштанами будет иметь такой же превосходный вкус, а тамошний железнодорожный служащий признает во мне постоянного пассажира и станет приветливее ко мне, возможно даже, покажет, как работает телеграфный аппарат, что давно уже разжигает мое любопытство. Может, и барышня в Верисбюэле опять будет стоять за гвоздиками, во всяком случае, гвоздики определенно будут на месте, а сама поездка окажется для меня в некотором роде бесплатной.

Однако на следующий день я остался в Хаванге. Мне пришло в голову, что та девушка в конечном итоге еще, чего доброго, вообразит, будто я снова приехал уже из-за нее, или вдруг почувствует себя оскорбленной, или как-нибудь по-другому ложно истолкует мое поведение. Поэтому я остался дома, сходил на кирпичный завод и валялся пополудни с тоненькой книжкой на сене до тех пор, пока голод не погнал меня в деревню.

Но уже следующим днем мне представилось, что поездка будет вполне уместной. Я ведь мог, если прелестная барышня сделает кислое лицо, отклониться в поезде от окна и наблюдать за ней украдкой. В конце концов, я решительно хотел осмотреть старину в Битрольфингене и вообще использовать возможность, имея сезонный билет, ознакомиться с этой местностью, сделать некоторые наблюдения и зарисовки. Я с чистой совестью отправился в путь, опять увидел спящего человека в углу, и торговца рогатым скотом, и многих других пассажиров, снова садившихся в поезд, как и позавчера, я предложил кондуктору сигару и уже чувствовал себя сжившимся с поездом и имеющим к нему самое прямое отношение. На подъезде к Верисбюэлю я настроился на тайное ожидание и насторожился, увидев издали каменное здание станции, а затем и почтовый ящик и окна с цветами, за которыми я в душе уже соорудил для себя что-то родное как прибежище для собственных радостных мыслей. И я не стал отклоняться назад, когда в окне на прежнем месте появилась девушка и стала смотреть на поезд. Она взглянула сначала на маленькое купе в переднем вагоне, это был второй класс, но там, как всегда, никого не было, а потом на наши окна, и тут же обнаружила меня, она смотрела мне в лицо, не отводя глаз, и мне показалось, что при этом она слегка и очень мило улыбнулась, ее улыбку я не посмел отнести на свой счет, но очень возрадовался и расценил про себя, особенно не задумываясь, как маленькое приятное событие. Она опять стояла чуть позади цветов, в глубине комнаты, так что не каждый мог ее видеть, и ее волосы снова казались мне совершенно черными, а на белом, чуть бледном лице темнели глубоко посаженные глаза. Поезд уже тронулся, но я все еще смотрел наверх и не спускал с нее глаз, и она тоже продолжала стоять, и я все еще видел ее в окне, хотя она стала совсем маленькой, а контуры утратили ясность. Мне казалось, она улыбается теперь не таясь, очень мило и приветливо, и смотрит прямо на меня, но скорее это все же было игрой моего воображения, чем правдой, потому что ее лицо с такого расстояния было всего лишь светлым пятном.