Рассказы о Кирове - [31]

На трибуну вышел невысокого роста человек в черной рабочей куртке, человек спокойный и уверенный в себе. Он начал говорить грудным, низким голосом, спокойно, без лишних жестов, без аффектации, так, что я сам не заметил, когда именно его речь захватила внимание, приковала к себе, завладела всеми присутствующими.

По мере того, как он говорил, он все больше и больше жестикулировал. И это был не ораторский прием, это было выражение неисчерпаемой энергии и непоколебимой веры в свое дело. Нарастало чувство, которое шло из самого нутра. Он клеймил предательство соглашателей, он не оставлял камня на камне от сладеньких выступлений меньшевиков.

Когда собрание кончилось, я познакомился с Кировым. Передо мной был простой, скромный человек.

— Приехали работать с нами? Хорошо. Завтра большой митинг. Выступим вместе с балкона реального училища.

С первого же дня Киров захватил меня своей энергией, окунул меня в атмосферу напряженной борьбы. Надо вспомнить, что представлял собой в то время Владикавказ. Явные контрреволюционеры выжидали только удобного часа, чтобы вернуться к власти. Националисты и политиканы всех мастей. Меньшевики, пытающиеся завладеть доверием рабочих. Басни о коммунистах как о немецких шпионах…

Киров развивал бешеную энергию. Не было буквально пи одного дня без его выступлений, бесед, выездов к рабочим. Авторитет среди рабочих был у него огромный. Громадный опыт подпольной работы, обширный теоретический багаж, который он не переставал накапливать даже в самые тяжелые годы борьбы, беззаветная преданность партии и политическое чутье — вот что обеспечивало ему этот авторитет. Весь стиль работы Кирова был такой же простой и цельный, как стиль его выступлений. Ни одного лишнего жеста.

Расколоть или завоевать организацию? Это был основной вопрос, который в ту пору, летом 1917 года, надо было решить в нашей борьбе с меньшевиками. Киров стоял на той точке зрения, что организацию надо завоевать. Опираясь на мастерские и завод, развивая бешеную энергию, увлекая за собой остальных большевиков Владикавказского комитета, Киров добился того, что осенью 1917 года на городском собрании организации из пятисот человек только восемь остались на платформе меньшевизма.

* * *

Завоевав большинство в городах и рабочих поселках, мы еще были очень слабы в сельских местностях, в кавказской деревне. В этом вопросе Киров показал свое умение проявлять политическую гибкость. Нужно было найти приводной ремень к крестьянским массам. И этот ремень был найден. В Осетии организовалась крестьянская партия «керменистов», названная так по имени легендарного осетинского героя Кермена. Программа у этой партии была несколько путаной, но это не смущало Кирова[7].

«Все равно они придут к коммунизму», — говорил он. Киров безгранично верил, что рано или поздно все трудящиеся объединятся под знаменем коммунизма. Время показало, как он был прав.

1917 год, проведенный мною вместе с Кировым, навсегда останется в моей памяти. Сколько раз мы собирались у него в небольшой комнате, заставленной книгами! У Кирова была громадная библиотека. Он любовно берег книги, собирая у себя лучшие издания и часами просиживая за чтением.

Он работал в то время в газете «Терек». Газетка была беззубая, беспартийная. Киров первым поднял вопрос о том, что нам, большевикам, нужна своя печать. Средств у нас не было, если не считать скромных членских взносов. Но, воспользовавшись типографией «Терека», Киров добился того, что рядом с беспартийным «Тереком» выросла наша большевистская газета «Красное знамя».

Налет контрреволюционной дикой дивизии на Совет в конце 1917 года и вспыхнувшая гражданская война разлучили меня с Кировым до 1920 года. Восемнадцать месяцев я провел в тюрьмах меньшевистской Грузии. А Киров в это время во главе XI армии участвовал в разгроме деникинских банд.

Весной 1920 года между РСФСР и меньшевистской Грузией было подписано соглашение. Меньшевики обязались легализовать Коммунистическую партию и печать, амнистировать арестованных большевиков, ликвидировать остатки контрреволюционных организаций.

Первым полпредом РСФСР в Грузии был Сергей Миронович Киров.

Меньшевики не сдержали ни одного из своих обязательств. Когда снова начались аресты коммунистов и разгром большевистской печати, мне пришлось скрываться у Кирова в его миссии. Я наблюдал здесь Кирова в новой роли. Он продолжал оставаться другом грузинских рабочих и подлинной грозой меньшевиков. В крайне напряженной обстановке он оставался стойким большевиком и хладнокровным дипломатом…

…Вспоминаю еще об учредительном съезде Горской[8] Советской Социалистической Республики, который собрался в апреле 1921 года.

Выступление Кирова было переломным моментом на съезде. Он сумел разбить все провокационные слухи и объединить представителей различных национальностей. Твердо заявив о победе на военных фронтах, о прочности Советской власти, Киров указал на новый грозный фронт — на фронт экономической разрухи. Он говорил, не скрывая тяжести положения и вместе с тем заражая всех глубокой верой в победу над всеми трудностями, верой в единственно правильный путь — путь Советской власти.