Рассказы о философах - [7]

По мнению Аристофана, Сократ виноват в том, что его метод определения добра и зла опирается всегда на совесть отдельного человека. Таким образом, злой человек всегда имеет возможность оправдать зло (что и делал сын Стрепсиада), как и добрый — добро. Личная совесть, считал Аристофан, — плохое основание для нравственности.

Прежде чем принять какое-то решение как в частной, так и в государственной жизни, афиняне обращались не к своей совести, а к богам. Богами, полагали греки, установлены их законы, богами же освящены и традиции. К богам можно было обращаться через оракулов. Ответственность за принятое решение, таким образом, ложилась на богов, а не на человека.

Сократ же, по существу, заявил, что бог — это душа человека, его разум и совесть. Следовательно, познаваемые афинянами законы становились если не ложными, то, во всяком случае, необязательными для исполнения. Человек взял на себя право принимать независимые от богов решения. Сократ не признавал тех богов, которым поклонялись афиняне, хотя в обычной жизни, как свидетельствует Ксенофонт, «никто никогда не видел, чтобы Сократ делал нечто безбожное или несвятое, и никто никогда не слышал, чтобы он говорил подобное…».

Конечно, афиняне допускали, что боги могут давать советы людям любыми способами, потому что боги всемогущи. Боги, очевидно, могут вещать и через Сократа, но почему они удостоили такой чести именно его? Ведь он обыкновенный гражданин, не более. Он верит только в собственного бога, но это не бог афинян. Значит, Сократ безбожник.

Сократ пытался опровергнуть на суде это обвинение с помощью такого умозаключения: Боги происходят только от богов.

Человек, признающий какого-либо одного бога, с неизбежностью должен признавать и других богов, от которых этот его бог произошел.

Он, Сократ, признавая одного бога, признает и тех богов, которых почитают афиняне.

Суд не нашел эти доводы убедительными.

Второй пункт обвинения гласил, что Сократ развращает молодежь. Этот пункт главным образом поддерживал Анит. У Анита был сын, одаренный юноша, которого отец хотел приучить к ремеслу кожевника. Сократ однажды посоветовал Аниту дать сыну воспитание, достойное свободного человека. Он сказал еще, что его сына одолеют дурные страсти, если Анит не найдет для него мудрого воспитателя. Последнее предсказание вскоре сбылось: сын Анита, не удовлетворенный своим положением кожевника, предался пьянству и стал дурным человеком.

Итак, Сократ выступал против двух незыблемых основ афинского государства: он ниспровергал его нравственные законы и религию, вводя нового бога и произвол в принятии решений.

Два сосуда стояли на возвышении перед присяжными. В один из них бросали камешки за обвинение, в другой — за оправдание. В первом сосуде камешков оказалось больше, чем во втором.

Мелет потребовал для Сократа смертной казни. Судьи ждали, что скажет философ. Им вменялось в обязанность выбрать между требованиями двух сторон.

Сократ сказал:

— Если я должен по справедливости оценить мои заслуги, то вот к чему я присуждаю себя — к обеду в Пританее.

Это было верхом дерзости и бесстыдства, верхом высокомерия. Никто еще не осмеливался сказать в суде такое. Публика, допущенная в зал, зашумела от возмущения: обед в Пританее за счет полиса? Вместе с государственными мужами, иностранными послами и почетными гражданами великих Афин?

Поистине он выжил из ума, этот босоногий старец, если перед угрозой смерти лишь дразнит судей. Судьи переглянулись, нахмурили брови.

— Не шумите, афиняне! Послушаем, что он скажет еще.

— Или обед в Пританее, — повторил Сократ, — или умереть и избавиться от хлопот.

Смертный приговор был вынесен большинством в восемьдесят голосов.

Гелиасты, афинские судьи, признав Сократа виновным, не нарушили законов. Сократ заслуживал наказания. Но какого? Обвиняемому согласно законам Афинского полиса предоставлялось право самому выбрать для себя наказание. Сократу предложено было выбрать одно из двух: либо изгнание, либо денежный штраф. Выбор наказания означал еще и то, что осужденный признавал себя виновным. Такое признание, как правило, влекло за собой смягчение наказания. Непризнание же себя виновным означало для осужденного смерть.

— Избегнуть смерти нетрудно, афиняне, — сказал Сократ, когда ему предоставили последнее слово, — гораздо труднее — избегнуть нравственной порчи: она настигает стремительней смерти. И меня, человека медлительного и старого, догнала та, что настигает не так стремительно, а моих обвинителей, людей сильных и проворных, та, что бежит быстрее, — нравственная порча. Я ухожу отсюда приговоренный вами к смерти, а они уходят уличенные правдою в злодействе и несправедливости. Итак, смерть. Она означает одно из двух: либо стать ничем, либо переселиться из здешних мест в другие. Если первое, то это все равно что сон, когда спишь так, что даже ничего не видишь во сне, и все время покажется не дольше одной ночи. Если второе, то нет ничего лучше. Ведь там, в Аиде, царстве умерших, пребывают вечно Орфей, Мусей, Гесиод, Гомер и еще множество великих мужей и жен. Беседовать с ними — несказанное блаженство. И уж там-то за мудрость не казнят. Там все бессмертны.