Рассказы о большом мире - [32]
– Идей нет? – сразу перешёл к делу мой визави, после того, как мы заказали по бокалу ирландского кофе.
– Сюжетов. Идей. Тем. Характеров. Только мои субъективные оценки.
Стёпа отодвинул манжет, блеснув запонкой, и уронил взгляд на массивные наручные часы. Затем метнул ещё один взгляд на меня, своего старого и тупого друга, вздохнул и начал:
– Сразу жанр. Давай.
– Почему жанр-то сразу?
– Чтобы я понимал, насколько рентабелен твой субъективизм в этом месяце. Ты на тему серий и прочей мишуры не волнуйся, всунем куда надо и презентуем. Имя есть, вот в чём суть.
– Псевдоним, – поправил я.
– Да неважно, – молвил Стёпа и немного отодвинулся от стола, милостиво позволив официантке поставить перед ним бокал с кофе.
– Нету у меня ничего. Я банально отупел от обилия однотипного фуфла, с которым ты мне ознакомиться предложил. “Тренды”, “тренды”...
– А зачем тебе вообще что-то своё? Ты не дури, друг ситный. Есть формат, есть замечательные штампы, есть хавающий пипл, в конце-то концов. Ты что же решил писать что-то неформатное? Ежели так – я тебе сразу говорю – руки умываю.
– А интерес?
– А ты засунь его в зад, интерес свой, – неожиданно раздражённо ответил обычно сдержанный Степан. – Интерес в сети публикуй. А я книгопродавец по сути своей работы. Меня премии литературные интересуют по большому счёту, только как способ качественного пиара и дальнейших отличных продаж, как конечный результат. А если ты хочешь стабильно печататься – будь любезен – пиши формат.
Стёпа деловито отхлебнул кофе, а я почувствовал, как во мне просыпается ярость.
– В зад, говоришь?
Стёпа молча кивнул и снова отхлебнул кофейку.
– Жанр?
– Угу.
– Любой. Я тебе прямо сейчас выдам пять синопсисов в пяти жанрах.
Стёпа оживился и сказал:
– Валяй.
– Окей. Современная, млять, российская проза. Прям вижу как при входе мои книжонки валяются среди подобных же в окружении биографий знаменитостей и всяческой глянцевой шняги...
– Опустим вступительную часть, – перебил меня Степан. – К сути, пожалуйста.
– Окей. Некий манагер, типичная помесь хомяка и доктора Хауса брызжет желчью по поводу всех своих коллег и вообще всех, кого знает. Начинается книжка с песенки на английском языке, а можно с нескольких цитат известных умных людей вперемешку с цитатами неизвестных дураков. В экспозиции Гэгэ – возраст тридцать пять, холост, богат, циничен – устало размышляет о том, какие все вокруг мудаки продажные, шалавы потасканные и быдло тупорылое.
– Так, так, – заинтересовано молвил Степан.
– Дальше начинается история. Гэгэ предлагают крутую сделку и он после некоторых раздумий соблазняется и соглашается, ибо дело сулит хороший барыш. А барыш позволит Гэгэ уехать в Швейцарию или вообще купить бунгало в Южной Америке. В общем – свалить подальше от вонючих коммуняк. Тут надо выдать несколько страниц про совок, напичкав их всяческой банальной штампотнёй и прозападно окрасить, на радость западным читателям. Кароч, живём мы в говне, вокруг медведи жрут водяру, все в шапках-ушанках и красных шароварах, неграмотный люд, и все тупо в избах коротают ночи без электричества, но с самогонкой. Но наш Гэгэ живёт в Москве, а Москва, как известно другая страна и по сути представляет из себя золотые сортиры, кучи разбросанного бабла на дорогах, что даже дворникам-таджикам лень подбирать, Рублёвку через весь город и Кремль, который полностью заполняет собой пространство Садового кольца. Ах да, ещё клубы, кокс, шлюхи и полицейские. Все отмороженные, все берут взятки, все неадекватные и все устали от жизни такой сволочной. Естественно, вся история тут и там перемежается рекламой различных брендов, а описания одежды пишутся в стиле – Джинсы от “ДиДжи”, пиджак от “Зилли” и прочае подобное. Лакшери, кароч.
– Не, ну здорово! А говоришь “идей нет, сюжетов нет”! – вконец оживился Степан. – Продолжай! Я уже вижу обложку книги в стиле гламурных журналов.
– Дальше Гэгэ кидают, он шибко огорчается и...
– И?
– Катарсис. Гэгэ понимает, что не в бабле счастье, а в той однокласснице, которая ныне живёт в деревне и давно по нему сохнет. Ещё со школы.
– Так. То есть – любовная линия?
– Да. Ещё на протяжении романа несколько раз Гэгэ перепихнётся с несколькими дорогими шалавами, прости, куртизанками, вот а потом да – любовная линия.
– Педики будут?
– А как же! Педики будут обязательно. Два педика -соседа, очень интеллигентные, приятные, замечательные люди. Ну и конечно очень творческие. Один еврей, второй афро-русский. Еврей конечно же тощий, носатый и играет на скрипке, а афрорусский балдеет от рэпа. Оба кудрявые.
-Так, и чем заканчивается роман?
– Ну, как только Гэгэ понимает, что та его одноклассница и есть суть – счастье, у него начинается пруха. Он умудряется кинуть тех, кто кинул его, при этом подставив их перед теми, перед кем они хотели подставить его, заработать кучу бабла, забрать одноклассницу из глубинки и свалить с ней за бугор подальше от злых коммуняк и продажных чинуш.
– А деньги туда как?
– Оффшоры, конечно же. А сама финалочка – рассуждения о судьбах России, с ненавистью к чинушам и раздолбанным дорогам и любовью к берёзам и красивым русским девушкам.
В год Полтавской победы России (1709) король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора Датской службы Юста Юля. Отважный моряк, умный дипломат, вице-адмирал Юст Юль оставил замечательные дневниковые записи своего пребывания в России. Это — тщательные записки современника, участника событий. Наблюдательность, заинтересованность в деталях жизни русского народа, внимание к подробностям быта, в особенности к ритуалам светским и церковным, техническим, экономическим, отличает записки датчанина.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.