Рассказы о большом мире - [19]

Зверцев проверил аппарат на большинстве приятелей и никому из них не проболтался насчёт выводов машины. Что он только не врал насчёт этих результатов! Сам же втайне пребывал в состоянии неизменного шока.

Закачанный в базу данных определитель животных выдавал даже такие виды, о которых Зверцев впервые слышал, но после, сравнивая фотографию той или иной зверушки или птички с фотографией приятеля – цокал языком от удивления. Неудивительно и факт – людей больше всего выдавал взгляд. Но одно дело догадываться и совершенно другое – знать.

Зверцев не проверял аппарат только на себе. Он боялся узнать результат выданный этой машиной, которую Сергей про себя так и называл “Штуковина”.

Он знал, что машина неопасна для тела, но понимал, что она может быть опасна для психики.

А самый большой ужас заключался в том, что разработал эту “Штуковину” Зверцев в домашних условиях, не согласовав этот вопрос ни с кафедрой биофизики в родном НИИ, ни с маститыми учёными в России и за рубежом, с которыми чуть ли не еженедельно общался.

Иначе говоря, о машине никто не знал, если не считать далёких от науки приятелей, большая часть которых верила в то, что Серёга едва ли не давление измерял, а остальные полагали, что им всё равно не понять, что там выдаёт эта машина. И, несмотря на то, что навстречу они шли, терпеливо просиживая у Зверцева пару минут с прикреплёнными к висками датчиками – результатами особо не интересовались.

Название для “Штуковины” Зверцев не мог придумать из-за того, что не понимал, какое практическое значение эта машина может иметь.

Он понимал лишь то, что если люди изначально сбиваются в стаи чисто подсознательно, то с появлением аналогов “Штуковины” в продаже – они будут делать это осознанно, а это грозило драками, баррикадами, мятежами и войнами.

Господи Боже, лучший друг Зверцева оказался ящером. Панголином, испускающим из анальных желёз вонючую жидкость для отпугивания врагов. Несколько лет назад у районного кинотеатра они попали в переделку, столкнувшись лбами с местной поддатой шпаной и Зверцев после драки оттирая подсыхающую кровь с лица поражался тому, как вонял его друг, который жаловался на то, что волнуясь, сильно потеет, а пот имеет специфический запах.

“Специфический запах”! Гена вонял, как носки в недельном игноре, забытые в корзине для белья!

А его очки? А его нюх, которым он так гордился? А это постоянная привычка переспрашивать? Зверцев в периоды пьяной дружеской нежности называл его “Глухнёй”, не задумываясь ни о каких ящерах.

“У панголинов плохое зрение и слух, но прекрасное обоняние”, – невозмутимо сообщала бесчувственная Интернет-энциклопедия.

Зверцев пил пиво и радовался тому, что не женат. Милая с виду женщина вполне могла оказаться гиеной или ещё каким-нибудь скунсом.

Впрочем, на скунсе Зверцев точно бы не женился, так как нос имел такой же чувствительный, как и у его лучшего друга.

И чем больше он об этом думал, чем больше он анализировал собственные привычки, тем сильнее ему хотелось узнать, что он за животное. Но мысль эта так пугала, что Зверцев лишь снова присасывался к бутылке пива – четвёртой за ночь – и старался переключиться на придумывание названия для “Штуковины”.

И ещё эта его фамилия постоянно лезла в голову! У друга между прочим была фамилия Павлов. Зверцев считал, что она очень напоминала слово “Панголин”, по крайней мере первыми двумя буквами точно.

Часы в гостиной пробили два часа ночи и обычно тихий и домашний Зверцев решил посетить какое-нибудь злачное заведение с целью позабыть весь этот кошмар со “Штуковиной” хотя бы до утра. Завтра воскресенье и Зверцев мог позволить себе пьяную бессонную ночь.

На дворе стоял конец апреля, который выдался безветренным и тёплым. Небо было чистым и радовало глаз сонмом мерцающих звёзд. Зверцев направился к шоссе в целях поймать частника.

Голосуя у обочины, залитой оранжевым светом фонаря, Зверцев отчаянно силился вспомнить название хоть какого-нибудь клуба, но на ум ничего не шло – сказывалось отсутствие нужных знаний и затуманивший мозги алкоголь.

Наконец рядом остановилась помятая “Девятка” и водитель опустил стекло.

– Куда вам? – спросил он.

– В центр, – сказал Зверцев.

– Конкретнее, если можно.

– Пока нельзя. По дороге решу.

После недолгого, но горячего торга, остановились на семиста рублях и Зверцев, открыв дверь, уселся в тёплый, пропахший ментолом, салон.

– Музыка не напрягает? – поинтересовался водитель, кивнув в сторону автомагнитолы.

Музыка Зверцева не напрягала. А поскольку перед выходом из дома он предусмотрительно посетил туалет, его вообще ничего не напрягало. Под звуки электронной долбёжки из расположенных по углам салона колонок, Зверцев краем глаза наблюдал за водителем, силясь определить, что за животное тот из себя представлял.

Довольно грузный, но для тюленя всё же слишком худощав. Было в нём что-то пеликанье, то ли второй подбородок, то ли торчащие на макушке волосы. А может жук какой? Точно – жук! Вот долгоносик, к примеру. Не, ну а что, нос длинный, крючком, глаза широко посажены, лоб скошен, сам полноват. Вполне себе долгоносик.

Долгоносик-бомбила. Curculionidae bombila.