Рассказы - [2]

Шрифт
Интервал

— Тавтология, но абсолютно верно, — комментирует он улыбаясь. — Власть — это власть. Однако давай уточним. Что такое власть в данном случае?

Я растерянно гляжу на него и повторяю как попугай:

— В самом деле, что же это такое?

— Власть, — начинает он тихо, вкрадчиво, назидательно, — это прежде всего темный костюм, темный галстук, белая сорочка. Помнишь мои прежние немыслимые брюки и спортивные куртки? С ними покончено.

— Ясно. Власть — это манера одеваться. Пожалуй, что и так.

— Именно так. Власть — это также кабинет, в котором я сижу шесть часов в день. Обрати, пожалуйста, внимание на ковер, обивку стен, роспись на потолке, посмотри на стол, кресло, стул — все это власть.

Я с готовностью соглашаюсь:

— Конечно.

— Распорядок моего дня — тоже власть. Мой приход, что называется, вселяет душу в неподвижное, безжизненное тело. Я — душа этой части здания. Душа приемной, где сидит впустивший тебя курьер, душа соседней комнаты, которую занимает секретарша. Моя душа, то есть моя власть, простирается до архива в одну сторону, до конца коридора — в другую. Когда меня нет, все замирает в ожидании, когда я здесь — все приходит в действие. Вот что такое власть.

На минуту он умолкает, и мне кажется, что он задыхается от какого-то вдруг овладевшего им странного возбуждения. Потом он продолжает:

— Власть для попавших сюда — это два телефона, по которым можно говорить одновременно. Одна трубка в руке, другая — прижата к уху плечом. Это диктофон, при помощи которого я могу связаться с курьером и секретаршей. Это — папка, чернильница, стопка бумаги. Правда, я не звоню по телефону, не пользуюсь диктофоном и ничего не пишу, но в моей власти все это делать. Обрати внимание, я употребляю именно выражение «в моей власти», чтобы указать на возможности, которые открывают передо мной все эти предметы.

Я говорю:

— Это все, так сказать, признаки власти, ее важные атрибуты. Но что же все-таки такое власть как профессия?

Он смеется и отвечает:

— Власть как профессия — это преобразование любого вида деятельности, в том числе и работы, в проявления власти.

— Объясни, пожалуйста, что это значит.

— Ну, например, я выхожу из кабинета и направляюсь в туалет, чтобы удовлетворить естественную надобность. Я иду с высоко поднятой головой, выпятив грудь, энергично размахивая руками, глядя прямо перед собой. Завидев меня, курьер вскакивает с места. Вот тебе одно из самых обычных, повседневных действий, которое становится проявлением власти.

На этот раз смеюсь и я:

— Ничего не скажешь, власть властью, а чувство юмора у тебя все же сохранилось.

Он тоже смеется.

— А вот тебе еще один пример — возьмем собственно работу. Ты знаешь, чем занимается учреждение, дирекция которого размещается в этом здании. В сущности, всю работу, в истинном значении этого слова, выполняют здесь мелкие служащие. Чем выше по служебной лестнице, тем все больше работа становится лишь предлогом, поводом для проявления власти, и в конце концов на самых высоких ступенях она распыляется, исчезает совсем — остается лишь власть, власть как самоцель.

— А более конкретно?

— Право, не знаю. Допустим, надо решить, открывать ли нам отделение за границей. Нужно ли нам это отделение, выгодно ли оно, оправдает ли себя? Ни на один из этих вопросов я не могу дать ответ, зато я твердо знаю, что создание филиала откроет новые возможности для осуществления власти.

— Каким образом?

— Очень просто: я составляю подробнейшую докладную, но не выражаю в ней своей точки зрения. Затем даю ее отпечатать на машинке и прошу председателя Правления принять меня. Он меня принимает, я вхожу, излагаю суть дела, прошу прочесть докладную. Он ее читает, комментирует, я ему отвечаю, мы долго обсуждаем этот вопрос. Теперь посуди сам, что важнее в этом деле — работать или осуществлять власть. Я считаю — осуществлять власть. Вот, скажем, председатель Правления решает создать новое отделение. Он проявляет власть. Председатель Правления решает не создавать нового отделения. Он опять проявляет власть. Возьмем еще один вариант: председатель колеблется, не говорит ни да, ни нет. Тем самым он в третий раз проявляет власть.

Он смотрит на меня, довольный собой, торжествующе и иронически улыбаясь.

— Все это верно, — говорю я, — но не сводится же деятельность вашего учреждения лишь к этому своего рода ритуалу. Дает же она — во всяком случае должна давать — какие-то практические результаты...

— Безусловно дает, но, как я уже говорил, на более низких ступенях служебной деятельности, поскольку на более высоких происходит то, что ты называешь ритуалом власти. Возьмем, к примеру, заседание, которое Правление ежегодно проводит в большом актовом зале на первом этаже. В это Правление входят различные видные деятели, которые, в сущности, ничем не управляют. И в то же время управляют. Точно так же, как я: ничего не делаю и вместе с тем ужасно занят. Они управляют, потому что без их имен, без их престижа нельзя достичь никаких практических результатов. Когда-то я, как и ты, думал, что подобное Правление, носящее лишь представительский характер, совершенно ни к чему. Но после того, как я побывал однажды на ежегодном заседании и выслушал речи нескольких членов Правления, речи — я подчеркиваю— чисто формальные, я изменил свое мнение, ибо открыл для себя нечто такое, о чем я до тех пор и не подозревал.


Еще от автора Альберто Моравиа
Аморальные рассказы

Прожив долгую и бурную жизнь, классик итальянской литературы на склоне дней выпустил сборник головокружительных, ослепительных и несомненно возмутительных рассказов, в которых — с максимальным расширением диапазона — исследуется природа человеческого вожделения. «Аморальные рассказы» можно сравнить с бунинскими «Темными аллеями», вот только написаны они соотечественником автора «Декамерона» — и это ощущается в каждом слове.Эксклюзивное издание. На русском языке печатается впервые.(18+)


Скука

Одно из самых известных произведений европейского экзистенциа­лизма, которое литературоведы справедливо сравнивают с «Посторон­ним» Альбера Камю. Скука разъедает лирического героя прославленного романа Моравиа изнутри, лишает его воли к действию и к жизни, способности всерьез лю­бить или ненавидеть, — но она же одновременно отстраняет его от хаоса окружающего мира, помогая избежать многих ошибок и иллюзий. Автор не навязывает нам отношения к персонажу, предлагая самим сделать выводы из прочитанного. Однако морального права на «несходство» с другими писатель за своим героем не замечает.


Чочара

Один из самых известных ранних романов итальянского писателя Альберто Моравиа «Чочара» (1957) раскрывает судьбы обычных людей в годы второй мировой войны. Роман явился следствием осмысления писателем трагического периода фашистского режима в истории Италии. В основу создания произведения легли и личные впечатления писателя от увиденного и пережитого после высадки союзников в Италии в сентябре 1943 года, когда писатель вместе с женой был вынужден скрываться в городке Фонди, в Чочарии. Идея романа А. Моравиа — осуждение войны как преступления против человечества.Как и многие произведения автора, роман был экранизирован и принёс мировую славу Софии Лорен, сыгравшую главную роль в фильме.


Равнодушные

«Равнодушные» — первый роман крупнейшего итальянского прозаика Альберто Моравиа. В этой книге ярко проявились особенности Моравиа-романиста: тонкий психологизм, безжалостная критика буржуазного общества. Герои книги — представители римского «высшего общества» эпохи становления фашизма, тяжело переживающие свое одиночество и пустоту существования.Италия, двадцатые годы XX в.Три дня из жизни пятерых людей: немолодой дамы, Мариаграции, хозяйки приходящей в упадок виллы, ее детей, Микеле и Карлы, Лео, давнего любовника Мариаграции, Лизы, ее приятельницы.


Римлянка

Произведения Альберто Моравиа проникнуты антифашистским и гуманистическим духом, пафосом неприятия буржуазной действительности, ее морали, ее идеалов.Роман «Римлянка» — это история проститутки, рассказанная ею самой. Рассказанная просто, иногда даже с трогательной наивностью и в то же время устрашающе деловито. Это история о том, как бедная, простая и необычайно красивая девушка Адриана не только превратилась в публичную женщину, но и стала относиться к проституции как к самой обычной профессии, способной обеспечить ей что-то вроде «приличного существования».


Я и Он

«Я и Он» — один из самых скандальных и злых романов Моравиа, который сравнивали с фильмами Федерико Феллини. Появление романа в Италии вызвало шок в общественных и литературных кругах откровенным изображением интимных переживаний героя, навеянных фрейдистскими комплексами. Однако скандальная слава романа быстро сменилась признанием неоспоримых художественных достоинств этого произведения, еще раз высветившего глубокий и в то же время ироничный подход писателя к выявлению загадочных сторон внутреннего мира человека.Фантасмагорическая, полная соленого юмора история мужчины, фаллос которого внезапно обрел разум и зажил собственной, независимой от желаний хозяина, жизнью.


Рекомендуем почитать
Соло для одного

«Автор объединил несколько произведений под одной обложкой, украсив ее замечательной собственной фотоработой, и дал название всей книге по самому значащему для него — „Соло для одного“. Соло — это что-то отдельно исполненное, а для одного — вероятно, для сына, которому посвящается, или для друга, многолетняя переписка с которым легла в основу задуманного? Может быть, замысел прост. Автор как бы просто взял и опубликовал с небольшими комментариями то, что давно лежало в тумбочке. Помните, у Окуджавы: „Дайте выплеснуть слова, что давно лежат в копилке…“ Но, раскрыв книгу, я понимаю, что Валерий Верхоглядов исполнил свое соло для каждого из многих других читателей, неравнодушных к таинству литературного творчества.


Железный старик и Екатерина

Этот роман о старости. Об оптимизме стариков и об их стремлении как можно дольше задержаться на земле. Содержит нецензурную брань.


Двенадцать листов дневника

Погода во всём мире сошла с ума. То ли потому, что учёные свой коллайдер не в ту сторону закрутили, то ли это злые происки инопланетян, а может, прав сосед Павел, и это просто конец света. А впрочем какая разница, когда у меня на всю историю двенадцать листов дневника и не так уж много шансов выжить.


В погоне за праздником

Старость, в сущности, ничем не отличается от детства: все вокруг лучше тебя знают, что тебе можно и чего нельзя, и всё запрещают. Вот только в детстве кажется, что впереди один долгий и бесконечный праздник, а в старости ты отлично представляешь, что там впереди… и решаешь этот праздник устроить себе самостоятельно. О чем мечтают дети? О Диснейленде? Прекрасно! Едем в Диснейленд. Примерно так рассуждают супруги Джон и Элла. Позади прекрасная жизнь вдвоем длиной в шестьдесят лет. И вот им уже за восемьдесят, и все хорошее осталось в прошлом.


Держи его за руку. Истории о жизни, смерти и праве на ошибку в экстренной медицине

Впервые доктор Грин издал эту книгу сам. Она стала бестселлером без поддержки издателей, получила сотни восторженных отзывов и попала на первые места рейтингов Amazon. Филип Аллен Грин погружает читателя в невидимый эмоциональный ландшафт экстренной медицины. С пронзительной честностью и выразительностью он рассказывает о том, что открывается людям на хрупкой границе между жизнью и смертью, о тревожной памяти врачей, о страхах, о выгорании, о неистребимой надежде на чудо… Приготовьтесь стать глазами и руками доктора Грина в приемном покое маленькой больницы, затерянной в американской провинции.


Изменившийся человек

Франсин Проуз (1947), одна из самых известных американских писательниц, автор более двух десятков книг — романов, сборников рассказов, книг для детей и юношества, эссе, биографий. В романе «Изменившийся человек» Франсин Проуз ищет ответа на один из самых насущных для нашего времени вопросов: что заставляет людей примыкать к неонацистским организациям и что может побудить их порвать с такими движениями. Герой романа Винсент Нолан в трудную минуту жизни примыкает к неонацистам, но, осознав, что их путь ведет в тупик, является в благотворительный фонд «Всемирная вахта братства» и с ходу заявляет, что его цель «Помочь спасать таких людей, как я, чтобы он не стали такими людьми, как я».