Рассказы македонских писателей - [3]

Вечер только наступил, и вокруг загорались уличные фонари. Белый военный джип с иностранными надписями остановился перед платаном, и на площадь вышли двое солдат. На головах пилотки, а под пилотками коротко стриженные волосы, они на мгновение посмотрели на носильщиков, ругавшихся под деревом, — взгляд у них был стальной, колол, как кинжал, — и вошли в ресторан. Их военные ботинки оставляли на пыльной дороге следы с геометрическим рисунком.

Имер, как зачарованный, поднялся с камня. Он уже забыл и про спор с носильщиком Рамче, и про деревянную тележку на двух велосипедных колесах и босиком пошел прямо по следам, оставленным солдатами.

— Посмотри, Имер, — сказал он себе вслух, — у них след, как три моих, как им не быть самыми сильными на свете?

Солдаты вошли во двор ресторана «Ориент» и заказали пиво. Музыканты еще не пришли, на сцене стояли только контрабас в кожаном футляре и барабан с желтыми тарелками. Прежде чем переступить порог, Имер инстинктивно посмотрел направо и налево, может быть, кто-то хочет помешать ему войти, непроизвольно вытер руки о залатанные штаны и ступил на холодные гладкие плитки, которыми была вымощена терраса. Внутри столы были покрыты красными бархатными скатертями, и на каждом горела свеча. Вот это да, подумал немного испугавшийся Имер, входишь как не в кабак, а в церковь, где, не дай бог, покойника отпевают!

Иногда, когда он был голоден, он на христианских похоронах носил большой деревянный крест и много раз из двора заглядывал внутрь церкви.

Теперь он вошел внутрь ресторана и остановился перед солдатами. В животе у него бурчало так, что это услышали и малочисленные гости, которые с интересом посмотрели на неожиданно появившегося человека в отрепьях. Один из них сунул руку в карман и вытащил большую монету.

— Найн, — сказал Имер, вспоминая свое детство и последнюю войну. — Мне нужна ваша дружба.

Они не понимали его слов, но нечто в сиянии его глаз, полном тепла и сострадания, удержало их от того, чтобы его прогнать. Один из них, решив поддержать игру, позволявшую ему избавиться от скуки, на которую осуждены солдаты, когда они не воюют и по необходимости открывают для себя мир, в который их занесло по службе, дал ему стул, и Имер сел, с благодарностью поглядев на солдата. Лицо американца было обычным, с обычным носом, светлыми бровями и коротко остриженными волосами, только в глазах играла улыбка, предлагавшая ему дружбу, и Имер крепко ухватился за нее.

— Рамче — настоящая гнида, — сказал Имер. — Он говорит, что американцы из простого мяса, как и все, мяса, которое на жаре тухнет.

Солдаты ничего не понимали из того, что он говорит, хотя он показывал рукой в сторону открытой двери, на платан, под которым в полумраке все еще виднелись силуэты двух грузчиков. Официант принес бутылку пива и поставил перед Имером. Вместе с бутылкой он принес пустой бокал, но на бокал Имер посмотрел с неприязнью. Он хотел пить из бутылки, взять ее, холодную и запотевшую, только что вынутую из глубин холодильника, он мгновение глядел на нее с неподвижным вниманием, потом сунул указательный палец в горлышко и наклонил бутылку. Пока пил, он с благодарностью смотрел на двух солдат широко открытыми глазами, отражавшими блеск коричневого стекла пивной бутылки.

После пива, заклокотавшего у него в желудке, уровень любви в нем поднялся до самой высокой точки.

— Все гниды, только Имер человек! — крикнул он и ударил себя кулаком в грудь. — Имер любит вас больше всех. Имер жизнь отдаст, только чтобы заслужить вашу любовь.

Солдаты ничего не понимали из того, что говорил грузчик, но их веселил его внешний вид и поведение, особенно им понравилось, когда он начал бить себя в грудь, его взгляд лучился верностью и теплом, они заказали ему еще пива, заказали пива и себе, их очень заинтересовал способ, каким он пил пиво, и они стали подражать ему. Имер взял бутылку, на мгновение ткнул своим длинным почерневшим указательным пальцем в горлышко, потом запрокинул голову и приложил бутылку ко рту, и они, глядя на него, делали то же самое. Им показалось, что при таком способе питья пиво действительно становится вкуснее. Эти трое мужчин, сидящих в центре большой террасы ресторана «Ориент» за столом, покрытым красной скатертью, с зажженной свечой на нем, представляли интересное зрелище: два солдата с гладкими лицами и короткими стрижками и черный носильщик, в лохмотьях, босой, запрокидывали головы с прижатыми ко рту бутылками пива к бархатному небу, с которого свисал желтый шар луны, и пили, как пьют младенцы молоко из бутылочек, которые им дают матери.

Именно тогда, сидя в «Ориенте», они в первый раз почувствовали душу страны, в которую их отправили неизвестно с какой целью. Об этом происшествии они рассказывали, когда вернулись к себе домой, и пытались научить своих сограждан пить пиво по-македонски. Но в их заокеанской стране у пива не было вкуса, который они чувствовали, когда пили его в Охриде. В Америке у пива был знакомый американский вкус, вне зависимости оттого, как его пьешь, и перед недоумевающими соотечественниками они были вынуждены признать свое поражение: «Без любви Имера у пива нет вкуса божественного напитка».