Рассказы Ляо Чжая о необычайном - [4]

Самостоятельную ценность имеют написанные В. М. Алексеевым обьяснения к переводам рассказов. Это не просто примечания в виде лаконичной справки, нетерпеливо регистрирующей смысл выражения или применение реалии. Здесь каждая статья представляет собою и исследование, и наблюдение, и непременно размышление, в которое вовлекается также читатель, потому что само по себе чтение алексеевского комментария есть занятие интересное и даже захватывающее. В. М. Алексеев разьясняет Китай Ляо Чжая во многих подробностях, которые и не найдешь нигде больше и которые явились результатом не только поразительных знаний ученого, но и присущего острому его взгляду умения отметить самое характерное в увиденном. Все разьяснения В. М. Алексеева – ученого и очевидца – настолько увлекательны и, как правило, актуальны и поныне, что составитель сборника каждый раз с досадой (и стараясь делать это в интересах читателя как можно реже) позволял себе лишь самые необходимые сокращения, продиктованные запланированным обьемом книги.

Примечания переводчика уточнены нами там, где потребовались эти уточнения для нынешнего читателя, знающего о Китае неизмеримо больше, чем его предшественник двадцатых – тридцатых годов. Однако в переводе мы не тронули даже выглядящих в настоящее время странно «фута», «дюйма», «вершка», «ланы серебра» (в женском роде) и т. п. Мы сохранили и «пятьсот миллионов китайцев» (в предисловии к «Лисьим чарам»), что должно быть для нашего времени исправлено, возможно на один миллиард, как должен быть исправлен в согласии с последними научными данными и год рождения Пу Сунлина: автор «Рассказов Ляо Чжая о необычайном» родился в 1640 году, умер в 1715-м.

Настоящий сборник содержит в себе лишь часть переведенных В. М. Алексеевым и изданных в разное время рассказов Пу Сунлина. Все они расположены, однако, в том порядке, какой дан самим переводчиком в четырех его книгах, каждая из которых, таким образом, хотя и в сокращенном виде, но в сборнике воспроизведена.

В заключение подчеркнем еще раз, что перевод рассказов Пу Сунлина есть одно из важных звеньев во всей деятельности В. М. Алексеева, выдающегося советского ученого и литератора, много и плодотворно потрудившегося для духовной связи нашего и китайского народов.

Л. Эйдлин

Лисьи чары

ПРЕДИСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКА

У всякого народа, в особенности на заре его культурной жизни, есть смутное чувство, говорящее ему, что те животные, которые его окружают, не так уж далеки от человека, как это кажется, судя по отсутствию у них членораздельной речи – этой типичной принадлежности человеческой породы животных. Наоборот, именно эта жуткая странность, при которой, будучи в данный момент довольными и веселыми, животные не смеются; желая сейчас что-то сказать, не говорят, – эта странность пугает, как неразгаданная тайна, и двуногий царь природы начинает сомневаться в своем непререкаемом властительстве: наоборот, ему кажется, что его окружают существа, от которых он зависит, которые могут диктовать ему свою волю, благоволя ему или вредя. Одною из таких неразгаданных тайн человеку всегда представлялась лисица – та самая лисица, которая, с одной стороны, была ему неприятна, воруя у зазевавшегося хозяина кур, но, с другой, – весьма приятна, в качестве превосходной шубы, сшитой из шкуры тех лисиц, что, в свою очередь, зазевались и попались в руки предприимчивому охотнику.

Кто из нас не знает, какими качествами наделил куму-лису, Лису Патрикеевну, воровку-лису русский человек? Кто не знает таких выражений, как: лисить, лису петь, подпускать лису, лисой пройти, не волчий зуб – так лисий хвост, лиса своего хвоста не замарает, кабы лиса не подоспела, то бы овца волка сьела и т. п., в которых лиса является образом человека – лукавого, хитрого, пролазы, проныры, корыстного льстеца? Русский народ, конечно, не оригинален в данном отношении, и все вышесказанное является лишь примером человеческой изобретательности, первобытной, простодушной, наивной. Ей еще так далеко до развитого миропонимания, прошедшего школу научного наблюдения и успокоившего свое жуткое ощущение соседства непонятных животных пониманием биологической панорамы.

Китайский народ, прежде всего, не отставал в этом отношении от других. Так, ему лиса представлялась всегда символом осторожности и недоверчивости. «Лиса сама закапывает, сама же и раскапывает» – при такой подозрительности никакого дела нельзя сделать. Затем, китайцу лиса точно так же, как и другим народам, кажется хитрым и лицемерным существом, водящим за нос сильных и свирепых зверей, как, например, в одной басне, известной не только одним китайцам (хотя и помещенной в одном древнем тексте), – в басне о лисице, идущей впереди тигра и принимающей на свой счет почтительное поклонение, расточаемое встречными, конечно, только тигру. Далее, так же как и у нас, лисица в Китае представляется существом, одаренным особой способностью к вкрадчивому лицемерию, легко обольщающему жертву и потом безжалостно ее же эксплуатирующему. Наконец, все эти качества, на которые жалуется создающий басни и поговорки крепкий задним умом наивный человек, подчеркиваются китайцем, когда он говорит о лисе, как об определенно злом существе, одинаковом в этом отношении с шакалом и волком, хищном, свирепом, отвратительном. Отвращение к лисе видно даже в таком китайском выражении, как «лисий запах», означающем противную вонь, идущую от больных и неопрятных людей из-под мышек.