Рассказы [компиляция] - [82]

— Эй, Уилкинс!

Я подскочил от неожиданности.

И сразу же увидел его. Да и как тут было не увидеть, Генерал тоже видел, а у него ясная голова. В сарае, на старой телеге, сидело что-то нахохлившееся — поначалу я туда и не взглянул, полагая, что эта кучка тряпья — чайка. Но после окрика Джонатана Шэнка эта штука расправила крылья и взлетела. Я услышал пыхтение Барнума.

Как описать то, что я видел? Принято считать, что они облачены в белоснежные ризы, но на этом никаких риз не было. Это был мужчина или существо, принявшее мужское обличье, только с крыльями. И крылья у него не отливали белизной, не светились. Они были серые в белую крапинку, как у чайки. Но я видел их своими глазами. Я видел, как он летал. Голову даю на отсечение.

— Поразительны чудеса природы! — сказал отец, и слова эти прозвучали молитвенно.

А я думал о том, что нужно будет напечатать афиши особым шрифтом, крупным, какого еще не видал свет.

— Ну-с, может, теперь пойдем в дом? — осведомился мистер Барнум. Голос его был холоден и бесстрастен.

Джонатан Шэнк откровенно удивился.

— Вы, никак, уже нагляделись? — спросил он.

— С нас пока довольно, — сказал Ф.-Т. Барнум. И отвернулся позевывая. — Признаться, милейший, — добавил он, — все мы несколько проголодались…

— Я ведь и мистеру Бейли отписал, — сказал Джонатан Шэнк, переминаясь с ноги на ногу. — Если вы не дадите хорошую цену…

— Рад это слышать, — сказал Ф.-Т. — Мистер Бейли знаток в своей области и человек чести. Но я никогда не занимаюсь делами перед ужином.

— Ну ежели в жратве все дело, тогда ладно, — бесцеремонно сказал Шэнк и повел нас к дому, почесывая в затылке от недоумения. И я не мог его упрекнуть. Сам я понимал, что мистер Барнум задумал какую-то хитрость, но не мог сообразить, какую именно.

За свою жизнь я немало едал всякой гадости, но такого омерзительного ужина не упомню. Шэнк все стряпал самолично; и чем дальше, тем сильней я проникался сочувствием к пленнику, запертому в сарае. Бедняга питался этой стряпней неделю, а то и больше — не мудрено, что он так нахохлился. Мыслимое ли дело, чтобы человек изжарил на сковородке свежее куриное яйцо, и оно приобрело после этого такой вкус, словно его снесла неясыть по особому заказу. Ну что ж, как говорится, век живи — век учись.

А мистеру Барнуму, казалось, все было нипочем, он ел эту отраву, нахваливал и просил еще. Ф.-Т. Барнум поддерживал оживленный разговор с великим искусством, и стоило ему только захотеть, как его собеседник слышал звуки оркестра и видел блестящее цирковое представление. Он излил на Джонатана Шэнка все свое красноречие, развернул перед ним пестрый карнавал своей жизни, с юных лет, когда он торговал вразнос скобяным товаром в Бетеле, и до знаменательного дня, когда он удостоился предстать перед самой королевой Викторией. И все эти старания он прилагал для того, чтобы ублажить сварливого старика с хитрыми глазами. Мне казалось, что он подвергает себя добровольному унижению, и хотя я слушал его, но это меня отнюдь не радовало.

Но немного погодя я заметил, что генерал куда-то исчез. Он при желании умел проскользнуть тихонько, не привлекая к себе внимания. Тут я вспомнил, что когда мы шли к дому, они с мистером Барнумом отстали от всех. И туманная надежда забрезжила в моей душе.

Ф.-Т. вдруг оборвал на полуслове один из самых захватывающих своих рассказов.

— Но оставим это, — изрек он. — В конце концов, дело всего важнее, а я, кажется, о нем позабыл. Так сколько вы хотите получить за этот ваш аттракцион, мистер Шэнк?

— Да уж я лучше обожду мистера Бейли, — сказал Шэнк ухмыляясь. — Я ведь и ему отписал.

Мистер Барнум изобразил на своем лице праведное негодование.

— Разве так делают дела честные люди? — вопросил он.

— У меня в руках знаменитейший аттракцион на свете, — сказал Шэнк. — И по мне, все едино, кому он достанется — вам или Бейли: кто больше даст, тот и купит. А ежели цена будет неподходящая, я, может, просто подрежу ему крылышки да буду держать в сарае. Сам стану его показывать. — Он потер руки. — Бейли будет здесь с минуты на минуту, — сказал он.

— Вы не подрежете ему крылья. Это невозможно, — сказал Барнум.

— По-вашему, допустим, невозможно, — сказал Джонатан Шэнк. — А только он — моя собственность, и я распоряжусь им, как пожелаю.

Барнум с улыбкой наклонился к нему через стол.

— Послушайте вы, жалкий скупердяй, — сказал он. — Вы имеете дело с Ф.-Т. Барнумом. Мне стоит только послать телеграмму в газеты, и через двадцать четыре часа сюда, на ферму, соберется десять тысяч человек, так что никакой Джим Бейли вас не спасет. Они понаедут со своими припасами и с грудными детьми — понаедут из самых дальних штатов. Они вас со свету сживут, заклеймят позором на веки веков за то, что вам вздумалось заставить крылатое создание служить вашим корыстным целям. Но я повременю с этим — мне пока спешить некуда. А, это вы, генерал? — спросил он, увидев, что генерал снова потихоньку проскользнул в комнату. — Ну как, бумага при вас? Весьма вам признателен.

— Ежели этот вонючий хорек хоть пальцем притронулся к моей собственности… — Шэнк вскочил.

— Никто к ней не притронулся, смею вас заверить, — сказал Ф.-Т. Барнум. — Просто генерал частным порядком навел кое-какие справки относительно джентльмена, которого вы называете своей собственностью, — ведь та доска в задней стенке сарая уже была оторвана, верно, генерал? Ну, я так и думал, а в процессе наведения справок зафиксировал показания письменно, по всей требуемой законом форме.