После этого дела у Якоба пошли на поправку, ибо покровительство сильного подобно скале и колодцу. И все же шли они не вполне так, как ему хотелось. Потому что на первых порах Симон Эттельсон привечал его, и для ученого юноши, хотя он разносчик, была и фаршированная рыба, и изюмное вино. Но в глазах у человека бывает такое выражение, которое говорит: «Хм? Зять?» — и его Якоб не замечал. Он был скромен, он не рассчитывал завоевать девушку в два счета, хотя мечтал о ней. Но постепенно для него прояснилось, что он такое в доме Эттельсона, — ученый юноша, которого показывают друзьям, но не тот, кто может прокормиться своей ученостью. Он не упрекал в этом Симона, но хотелось ему совсем другого. Он стал сомневаться, что вообще сумеет укрепиться в мире, — а это никакому человеку не полезно.
Тем не менее он пережил бы и это, и боль и мучения любви, если бы не Мейер Каппельгейст. Вот это был предприимчивый человек! Ни о ком не хочу сказать плохого, даже о вашей тете Коре — пусть она оставит себе серебро Де Гроота, если сердце ей так велит; ляжешь спать с собакой — проснешься с блохами. Но этот Мейер Каппельгейст! Громадный краснолицый детина из Голландии, плечи в амбарную дверь не пройдут, и руки с рыжей шерстью. Громадный рот, чтобы есть и пить и рассказывать небылицы, а о голландских Каппельгейстах он говорил так, что можно подумать, все они из чистого золота. «Журавль говорит: «Я павлин — по матери, во всяком случае»». А все же человек преуспевающий — этого не отнимешь. Тоже начал с мешка, как дедушка нашего дедушки, а теперь торговал с индейцами и только деньги успевал класть в карман. Якобу казалось, что он прийти не может к Эттельсону, чтобы не встретиться с Мейером и не услышать про этих индейцев. И сохли слова во рту у Якоба, и ком вставал в горле.
Едва только Якоб начинал толковать стих или притчу, он видел, что Мейер Каппельгейст смотрит на девушку. А когда Якоб заканчивал толкование и наступала тишина, Мейер Каппельгейст непременно благодарил его, но всегда таким тоном, который говорил: «Закон это Закон, пророки это пророки, мой маленький мудрец, но и первосортный бобер это, между прочим, первосортный бобер». И не было Якобу удовольствия в его учености, и девушка не радовала его сердце. Он сидел молча и пылал, а Мейер рассказывал еще одну громкую историю об индейцах и шлепал себя по коленям. А в конце не забывал спросить Якоба, сколько иголок и булавок он сегодня продал; когда Якоб отвечал, он улыбался и ласково говорил, что все начинается с малого, — и девушка не могла сдержать легкой улыбки. Якоб ломал голову, пытаясь найти более интересную тему. Он рассказывал о войнах Маккавеев и славе Храма. Но и о них рассказывая, чувствовал, что все это далеко. В то время как Мейер с его проклятыми индейцами — здесь; и глаза у девушки горят от его рассказов.
Наконец он собрался с духом и пошел к Симону Эттельсону. Для него это было нелегким делом — он был обучен биться над словами, а не с людьми. Но теперь ему казалось, что, куда бы он ни пришел, он слышит только об одном о Мейере Каппельгейсте и его торговле с индейцами, и это сводило его с ума. И вот он пошел в магазин к Симону Эттельсону.
— Мне надоела мелочная торговля иголками и булавками, — говорит он без лишних слов.
Симон Эттельсон посмотрел на него пронзительно; он был честолюбивый человек, но он был человек добрый.
— Но, — сказал он, — у тебя хорошая маленькая торговля, и люди тебя любят. Сам я начал с меньшего. Чего бы ты хотел большего?
— Я бы хотел гораздо больше, — холодно ответил дедушка нашего дедушки. — Я бы хотел иметь жену и дом в этой новой стране. Но как мне содержать жену? На иголки и булавки?
— И такое бывало, — сказал Симон Эттельсон с легкой улыбкой. — Ты хороший парень, Якоб, и мы в тебе заинтересованы. Ну, а если речь идет о женитьбе, есть много достойных девушек. Дочь есть у пекаря Ашера Леви. Правда, она немножко косит, но у нее золотое сердце. — Он сложил руки и улыбнулся.
— Я думаю не о дочери Леви, — опешив, сказал Якоб.
Симон Эттельсон кивнул, и лицо его стало серьезным.
— Якоб, — сказал он. — Я понимаю, что у тебя на душе. Ты хороший парень, Якоб, и много учился. И будь это в старой стране — о чем речь? Но здесь одна моя дочь замужем за Сейхасом, а другая за Да Сильвой. Это разница — ты должен понять. — И он улыбнулся улыбкой человека, весьма довольного своей жизнью.
— А если бы я был такой, как Мейер Каппельгейст? — с горечью спросил Якоб.
— Ну… это немножко другое дело, — рассудительно ответил Симон Эттельсон. — Ведь Мейер торгует с индейцами. Да, он грубоват. Но он умрет богатым человеком.
— Я тоже буду торговать с индейцами, — сказал Якоб и задрожал.
Симон Эттельсон посмотрел на него так, как будто он сошел с ума. Он посмотрел на его узкие плечи и руки книжника.
— Ну, Якоб, не надо глупостей, — успокоил его Симон. — Ты образованный юноша, ученый, тебе ли торговать с индейцами? Может быть, дела у тебя лучше пойдут в лавке. Я могу поговорить с Аароном Копрасом. И раньше или позже мы подыщем тебе подходящую девушку. Но торговать с индейцами… нет, тут нужно быть другим человеком. Предоставь это Мейеру Каппельгейсту.
