Рассказы из всех провинций - [29]

Холм этот сохранился и по сю пору, люди зовут его Птичий холм.

Чудесное возвращение из столицы

В бухте Сакаи на исходе весны, когда цветет сакура, рыбаки тянут сети, ловят карпов розоватого цвета, ищут ракушки розовые, как сакура, а торговцы рыбой спешат пораньше распродать свой товар. Еще не совсем рассветет, а они уже идут вереницей по улицам, неся грубого плетения корзины, полные рыбы…

И вот однажды, дойдя до Ивовой улицы, у Большого проспекта, увидели они впереди красивую женщину — гибкая, тонкая, с веткой увядшей глицинии в руке, шла она одна-одинешенька, без провожатых, без слуг.

Рыбаки, все молодые парни в расцвете сил, уж на что дерзки и лихи, а при виде одинокой красавицы пришли в великое изумление, заговорить с нею не посмели. Словно в каком-то наваждении, молча шли они за женщиной следом; она же сперва постояла у ворот лавки, где торговали киноварью и тушью алого цвета, потом остановилась возле меняльной лавки и, казалось, с досадой взирала на закрытые двери. И тут молодым парням пришли в голову неразумные мысли — решили они, что красавица эта не иначе как девица легкого поведения, «а коли так, надо пригласить ее в дом свиданий и, пока еще ночь на дворе, поразвлечься…».

И, обступив ее всей ватагой, стали они говорить наперебой:

— Ночью одной небезопасно! Где ваш дом? Где бы он ни был, мы вас туда проводим! Подарите нам на память этот цветочек!

Она же ответила:

— Вот из-за этих-то цветов я и страдаю. Даже легкий весенний ветерок или дождик причиняет боль цветущей глицинии, и уж тем более нестерпимую муку испытывает она, когда человек грубо ломает ее ветви! Даже взоры людские в дневную пору ранят нежные гроздья цветов. Как же ненавистны мне женщины, ради которых люди сломали и унесли мои цветущие ветви! Вот я и отправилась в путь, чтобы отобрать эти сорванные цветы и вернуть их обратно! — И не успела она вымолвить эти слова, как бесследно исчезла.

«Ну и чудеса!» — подумали парни, рассказали о случившемся обитателям здешних мест, и те сказали:

— А ведь есть предание, схожее с тем, о чем вы говорите… В давние времена, в царствование императора Го-Комацу, услыхал он,[50] что при здешнем храме Конкодзи растет прекрасная глициния, цветущая гроздьями несказанной красоты. Император перенес эту глицинию в столицу и посадил на широком подворье, у самого своего дворца. Но наступила весна, а глициния не цвела, что его весьма огорчило. И вот однажды, когда император уснул, внезапно предстала перед ним во сне душа сей глицинии и отчетливо, ясно произнесла стихотворение:

В далекой бухте Сакаи

Росли мои цветы, похожие на волны;

О, думала ли я, что им придется

Попасть в столицу и искать опору,

Цепляясь за ветви царственной сосны…

И тогда император снова возвратил то дерево в наши края. Возможно, на сей раз с вами приключилось нечто подобное!

Когда рассвело, все отправились к храму Конкодзи и увидели: так и есть, цветы, сорванные и унесенные накануне теми, кто приходил любоваться цветущим деревом, все до единого снова цветут, свисая с решетки, подпирающей ветви. С тех пор никто никогда не сорвал у той глицинии ни единого листочка.

Вот какая история!

Слабосильный верзила

Нагасаки Хондзаэмон прославился удивительными фокусами, которые он умел проделывать с ковшиком. Молодые парни в столице, восхищенные его ловкостью, тоже отличались талантами — они собирались вместе, наваливали высокую груду бревен, а потом влезали наверх и кричали оттуда:

— Дайте чаю!

Тогда внизу наливали чай в чашку и подбрасывали эту чашку кверху, а стоявший наверху ловил ее, не пролив при этом ни капли, и такое могли повторить много раз кряду, без малейшей осечки.

А у озера Бива, в местности Сирахигэ, ловкие люди бросаются со скалы в воду, в Ёсино — ныряют с высоты прямо в водопад; подобное мастерство обрели они долгим и упорным старанием. Торговец маслом отмеривает целый сё масла и, не уронив ни капли, наливает его в сосуд покупателя через горлышко, узкое, как дырка в монете, а сам еще в это время наблюдает за игрой в ножной мяч, который перебрасывают друг другу игроки из рода Асукаи, в высоких шапках «эбоси»…

«Даже неграмотный, не знающий иероглифов, запомнит знак коня, если будет изо дня в день надписывать его на фишках для игры в сёги…»[51] — говорят люди, преуспевшие в различных искусствах.

Как раз в эти времена, в Симотобо, близ столицы, жил некий возчик по прозванию Верзила Магосити.

От природы был он наделен недюжинным ростом — так высок, что когда по дороге в столицу заходил, бывало, в убогие домишки бедняков в окрестностях Тодзи, то стукался головой о дверную притолоку, что причиняло ему изрядную неприятность. Тем не менее был он совсем слабосильный и, когда работа требовала напряжения мускулов, частенько оказывался в проигрыше по сравнению с другими; не мог он поднять одной рукой даже один то риса, и все над ним насмехались, ибо среди молодых парней деревни многие могли легко поднять мешок риса весом в целый коку и два то.

Всю жизнь страдал от этого Магосити, а тем временем родился у него сын. Отец не мог дождаться, когда сын войдет в разум, и, как только ребенок едва-едва начал становиться на ножки, Магосити тут же стал обучать его носить коромысло длиной в три сун и шесть сяку, когда же мальчику миновало три года, он уже мог поднимать один то риса и с того времени упражнялся, не переставая.