Рассказы из одного кармана (сборник) - [41]

Улица проснулась от полицейских свистков, рысью сбегались патрули со всего района; из участка, застегивая на ходу куртки, бежали трое полицейских; через несколько минут из управления полиции примчался на мотоцикле дежурный офицер, но Бартош был уже мертв, и Крейчик умирал, держась за живот.

До рассвета полиция арестовала около двадцати человек. Арестовывали наобум, потому что убийцу никто не видал. Но, с одной стороны, полицейским хотелось отомстить за смерть двух товарищей, а с другой — так обычно делается в расчете на то, что кто-нибудь из арестованных проговорится. Допросы продолжались непрерывно день и ночь. Бледные, измученные рецидивисты изнывали на нескончаемых допросах, но больше всего боялись остаться наедине с двумя полицейскими, которые поведут их после допроса. В сердцах полицейских бушевала темная и страшная злоба — ведь убийца нарушил неписаный договор между полицией и преступным миром. Что он стрелял — это еще куда ни шло, но стрелять в живот… так не поступают даже с диким зверем.

К началу вторых суток вся полиция вплоть до последнего заштатного участка знала имя убийцы: Оплатка! Проговорился один из арестованных. «Ну, да! — сказал он. — Вальта трепался, что Оплатка пришил двух легавых на Неклановой. Он, мол, пришьет еще и других, ему на все наплевать, у него чахотка!»

Ладно, значит — Оплатка. В ту же ночь арестовали Вальту, потом любовницу Оплатки и трех его приятелей. Но никто из них не знал или не хотел сказать, где скрывается Оплатка. Немало полицейских и сыщиков получили задание искать Оплатку. Но, кроме них, каждый полицейский, придя со службы домой и выпив чашку кофе, переодевался и, пробурчав что-то жене, шел искать убийцу на свой страх и риск. Наружность Оплатки была знакома каждому — этакий тщедушный, бледный человечек с тонкой шеей.

В одиннадцатом часу вечера полицейский Врзал, вернувшийся с поста в девять, переоделся в штатское и сказал жене, что пойдет поглядеть, что делается на улице. Около Райского сада он увидел человека, прятавшегося в тени. Врзал, хотя и не был вооружен, подошел поближе. Когда он был в трех шагах от неизвестного, тот быстро сунул руку в карман, выстрелил полицейскому в живот и пустился бежать. Схватившись руками за живот, Врзал бросился за ним, но через десяток шагов повалился наземь. Кругом уже заливались полицейские свистки, и несколько человек гналось за убегающей тенью. За садами Ригера раздалось два-три выстрела. Через четверть часа несколько автомобилей, набитых полицейскими, промчалось на окраину города, к верхней части Жижкова, и патрули из четырех-пяти человек стали прочесывать тамошние новостройки. Около часа ночи раздался выстрел за Ольшанским прудом, уже за чертой города, — кто-то на бегу выстрелил в парня, возвращавшегося от своей девушки из Вацкова, но промахнулся. Во втором часу ночи полицейские и сыщики, шаг за шагом приближаясь друг к другу, цепью окружили пустошь так называемых Еврейских печей. Начался мелкий дождь. Утром было получено сообщение, что на шоссе, недалеко от таможенного поста за Малешицами, кто-то стрелял в таможенника. Таможенник побежал было за стрелявшим, но вернулся, благоразумно рассудив, что это не его дело. Стало ясно, что Оплатка вырвался из города.

Человек шестьдесят полицейских в касках и дождевиках возвращались от Еврейских печей, промокшие, усталые и разъяренные — чуть не плача от злости. И было на что злиться: этот босяк прикончил трех полицейских — Бартоша, Крейчика и Врзала, а теперь бежит прямо в лапы сельских жандармов. «Он по праву принадлежит нам, — твердили полицейские в форме и сыщики в штатском, — а вот, подумайте, приходится этого негодяя отдать жандармам! Слушайте, ведь он стрелял в нас, значит, это наше дело! Пусть жандармы не суются, пусть они только преградят ему путь и заставят вернуться в Прагу…»

Весь день моросил холодный дождь. Вечером в сумерках жандарм Мразек возвращался из селения Черчаны, куда ходил купить батарейку для радио. Мразек был без оружия и шел, весело посвистывая. По дороге ему попался невысокий человек. Мразек не обратил бы на него внимания, если бы человек не остановился, словно в нерешительности. Что за тип? — насторожился Мразек, но уже блеснул огонек, и Мразек упал, схватившись рукой за бок.

В тот же вечер жандармы всего округа были подняты на ноги.

— Слушай, Мразек, — сказал умирающему жандармский капитан Гонзатко. — Ты не горюй, честное слово, мы этого гада поймаем. Это Оплатка, и я головой ручаюсь, что он пробирается в Собеслав, потому что оттуда родом. Черт их знает, почему, но когда этим людям грозит петля, их тянет на родину… Дай мне руку, Вацлав, обещаю тебе, что мы с ним разделаемся, чего бы это ни стоило.

Вацлав Мразек постарался улыбнуться, но из головы у него не выходили дети, а было их трое… Потом он представил себе, как со всех сторон собираются жандармы… наверное, придет и Томан из Черного Костельца… и Завала из Вотии, — этот наверняка не отстанет! — и… и Роусек из Сазавы… Все наши парни, все свои… Сколько бравых ребят вместе! Мразек усмехнулся в последний раз; потом начались невыносимые боли.