Рассказы - [254]

Адам отвернулся от покрытого щербинками проекционного экрана, подумав, не мог ли кто-то из прохожих заглянуть ему через плечо. Он терял связь с реальностью. Целью окклюзий могло оказаться всего лишь чувство возмущения, от которого так и не смог избавиться старик: не сумев смириться со случившимся — даже после смерти Колмана, даже после того, как его собственная карьера пошла в гору, — он вполне мог пожелать избавить Адама от этого бессмысленного, выбродившего гнева.

Таково было самое простое объяснение. Мысль о том, что старик мог убить Колмана, по-видимому, не приходила Остеру в голову — если, конечно, он не скрыл от Адама правду, — и если бы к нему наведывалась полиция, он бы наверняка упомянул об этом в разговоре. Если больше никто не считал старика причастным к убийству, был ли Адам вправе его обвинять — опираясь исключительно на форму и местоположение темной оспины утраченных воспоминаний, затерянных среди тридцати процентов, недоступных его мозгу?

Он снова повернулся к экрану, пытаясь придумать более показательную проверку своей гипотезы. Поток данных, передаваемых самой серой выгрузке, должен был находиться под защитой массивного файервола законов о неприкосновенности частной жизни, но конфиденциальность указаний, полученных техниками Лоудстоун, по мнению Адама, вызывала сомнения. Это означало, что даже если бы он нашел их в своем ноутбуке, такие данные едва ли бы можно использовать как основание для обвинений. Сформулировать запрос на стирание воспоминаний о том, что он вышиб Колману мозги, старик мог лишь одним способом — для этого ему пришлось бы вырезать все события, так или иначе связанные с этим деянием, на манер хирурга, который, вырезая раковую опухоль, решает пожертвовать как можно большим объемом ткани. С другой стороны, он мог отдать те же самые распоряжение только лишь затем, чтобы забыть как можно больше о том мрачном десятилетии — когда его нагрел Голливуд, когда Карлос оплакивал смерть женщины, заменившей ему мать, и когда он сам каким-то чудом смог едва-едва удержаться на плаву и дотянуть до 20-х, когда ему удалось начать все заново.

Адам вышел из киоска. Остер предостерегал его от одержимости — а ведь сейчас он больше других подходил на роль друга. Если бы в этой индустрии люди постоянно проламывали череп всем, кто окажется у них на пути, то рано или поздно не осталось бы никого, кто мог бы встать во главе.

Он вызвал машину и отправился домой.

9

По просьбе Адама Садра неохотно разложила на полу три прочных контейнера и открыв их, продемонстрировала выложенные поролоном углубления с ремнями. Они напомнили Адаму чемоданы, в которых съемочная бригада старика хранила свое оборудование.

— Вы же не слетите с катушек?

— Ни в коем случае, — пообещал Адам. — Я просто хочу четко представлять, что со мной произойдет.

— Серьезно? Я даже своему стоматологу не разрешаю показывать мне видео с планом работы.

— Я верю, что в своем деле вы лучше любого стоматолога.

— Вы мне льстите. — Она указала на чемоданы с видом гордого фокусника и склонила голову в ожидании аплодисментов.

— Теперь у вас нет выбора, Эль Диссекто: как только все будет готово, вы просто обязаны сделать снимок.

— Надеюсь, ваш испанский лучше, чем вы пытаетесь показать.

— Я хотел произвести впечатление водевильного актера, а не восео[86]. — Адам сохранил воспоминания о том, как старик готовился к операции, но не мог с уверенностью сказать, способен ли он избавиться от ретроспективы выжившего и понять, насколько сильно того пугали шансы не проснуться.

Сандра мельком глянула на часы. — Больше никакого дурачества. Вам нужно раздеться и лечь на кровать, а затем вслух повторить кодовую фразу, четыре раза. Я подожду снаружи.

Сам Адам не беспокоился из-за того, что она может увидеть его голым, пока он находится в сознании, но Сандру это могло поставить в неловкое положение. — Хорошо. — Как только она вышла, Адам перестал тянуть время; он быстро снял одежду и принялся повторять волшебные слова.

— Красная чечевица, желтая чечевица. Красная чечевица, желтая чечевица. Красная чечевица, желтая чечевица. — Его взгляд скользнул мимо вереницы контейнеров к инструментам Сандры; ему уже доводилось видеть их раньше, и там не было ни секачей, ни мачете, ни цепных пил. Лишь магнитные отвертки, с помощью которых можно было ослабить находящиеся внутри Адама болты, не нарушая целостности его кожи. Он лег на спину и вперился глазами в потолок. — Красная чечевица, желтая чечевица.

Потолок остался белым, но на нем выросли новые тени, вентиляционная решетка и осветительная арматура; текстура покрывала, на котором он лежал, из шелковистой стала как будто обшитой бисером. Адам повернул голову; одежда, которую снял, лежала рядом, аккуратно свернутая. Он быстро оделся, подошел к двери, разделявшей номера, и постучал.

Сандра открыла дверь. С того момента, как он видел ее в последний раз, она успела переодеться и выглядела совершенно измотанной. Его часы показывали 23:20 по местному времени — значит, дома сейчас было 21:20.

— Мне просто хотелось, чтобы вы знали, что я никуда не делся, — сказал он, указывая на свой череп.