Рассказы - [19]

Кэтрин была в истерике, и Мюриэл, будучи сама в сильном потрясении, настояла дать ей успокаивающее и закончить интервью.

— Я читала об этом, но я никогда не видела собственными глазами раньше. На что это похоже? — спросила Мюриэл.

— Что?

— Что-то похожее, — её охватил нервный смех. Она задрожала. Я подержал её за плечи, пока она не успокоилась немного. Её зубы стучали. — Кто-то просто попытался убить нас всех, а вы продолжаете как будто ничего особенного не произошло. Как в комиксах. На что это похоже?

Я рассмеялся. Существовал стандартный ответ.

— Это вообще ни на что не похоже.

* * *

Марион лежала, положив голову мне на грудь. Её глаза были закрыты, но она не спала. Я знал, что она ещё слушает меня. Она всегда волнуется, когда я злюсь.

Как можно отважиться на такое? Как можно сесть и хладнокровно запланировать создание исковерканного человека, не имеющего ни единого шанса жить нормальной жизнью? Все для какого-то безумного художника, который поддерживает сумасшедшие теории мертвого миллиардера. Черт, кем они себе представляют людей? Скульптурами? Безделушками, с которым можно творить что угодно и как им вздумается?

Я хотел спать, было поздно, но я не мог замолчать. Я даже не понял, насколько я разозлился, пока не заговорил на эту тему, но при этом мое отвращение становилось интенсивнее с каждым произнесенным словом.

За час до этого, пытаясь заняться любовью, я почувствовал себя импотентом. Я обратился к использованию языка, и Марион кончила, но это по-прежнему угнетало меня. Действительно ли это психологическое? Из-за этого расследования? Или побочный эффект от активизирующих наркотиков? Так внезапно, после стольких лет? Ходили слухи и шутки о наркотиках, вызывающих почти всё, что можно представить: бесплодие, уродливых младенцев, рак, психоз; но я никогда не верил в такое. Профсоюз узнал бы и устроил заваруху, департаменту никогда бы не разрешили выйти сухим из воды. Скорее всего это из-за случая с химерой, который взвинтил мне нервы. Так что, я заговорил об этом.

— И что самое худшее, она даже не понимала, что с ней сделали. Её обманывали с самого рождения. Макленбург сказала ей, что она прекрасна, и она поверила в эту ерунду, потому что ничего не знала.

Марион слегка шевельнулась и вздохнула.

— Что с ней будет дальше? Как она собирается жить, когда выйдет из больницы?

— Не знаю. Полагаю, она могла бы продать свою историю за большие деньги. Хватит, чтобы нанять кого-нибудь для ухода за ней на всю оставшуюся жизнь. — Я закрыл глаза. — Извини. Из-за этого несправедливо лишать тебя сна на полночи.

Я услышал слабый шипящий звук, и Марион внезапно сникла. Так, показалось на несколько секунд, но этого не могло быть; я задумался, что со мной не так, почему я не вскочил на ноги, почему даже не поднял головы, чтобы вглядеться сквозь темную комнату и узнать, кто там или что?

Потом я понял, что в меня брызнули спреем, и меня парализовало. Такое облегчение быть бессильным. Я провалился в бессознательное состояние, спокойное, чего не ощущал очень долгое время.

* * *

Я проснулся со смешанным чувством паники и летаргии, и без понятия где нахожусь и что произошло. Я открыл глаза и ничего не увидел. Я крутился в попытке коснуться глаз и почувствовал, что слегка двигался, но мои руки и ноги были связаны. Я заставил себя расслабиться на мгновение и представить свои ощущения. Меня ослепили или связали, и я плавал в теплой, текучей жидкости, рот и нос закрыты маской. Мои слабые корявые движения обессилили меня, и долгое время я лежал молча, поначалу не в силах как следует сконцентрироваться и оценить обстоятельства. Я чувствовал, как будто каждая кость в моем теле сломана не через боль, а из-за более легкого дискомфорта, являющегося результатом незнакомого ощущения от формы тела; оно стало неуклюжим, неправильным. Мне пришло в голову, что я попал в аварию. Пожар? Этим можно объяснить почему я плаваю; я в ожоговом отделении.

— Эй? — позвал я.

Я проснулся. Слова вырвались как болезненный, хриплый шепот.

Вежливый веселый голос, почти бесполый, но ближе к мужскому, ответил. На мне были наушники; я не заметил их, пока не почувствовал, что они вибрировали.

— Мистер Сигел. Как вы себя чувствуете?

— Плохо. Чувствую слабость. Где я?

— Боюсь, что далеко от дома. Но ваша жена тоже здесь.

Только тогда я вспомнил о том, что лежал в кровати, неспособный двигаться. Казалось, это было ужасно давно, но у меня не было более свежих воспоминаний, чтобы восполнить пробел.

— Давно я здесь? Где Марион?

— Ваша жена рядом. Она в безопасности. Вы пробыли здесь несколько недель, но быстро выздоравливаете. Скоро вас подготовят к физиотерапии. Так что, пожалуйста, расслабьтесь.

— Выздоравливаю от чего?

— Мистер Сигел, к сожалению понадобилось провести множество операций, чтобы ваша внешность удовлетворяла моим требованиям. Ваши глаза, лицо, строение скелета, конституция, цвет кожи — все нуждалось в существенном изменении.

Я плавал в тишине. Лицо застенчивого юноши из «Нежности» перемещалось в темноте. Я был в ужасе, но моя дезориентация смягчила удар; плавать в темноте, слушать бесплотный голос — все казалось нереальным.