Рассказы и завязи - [7]

Из стоявших ровной шеренгой труб мартеновских печей валил густой рыжий дым. Он поднимался высоко в чистое небо, отчего город походил отсюда на огромный океанский корабль в безбрежном и ясном просторе. Казалось, что тут ничего не изменилось, но Сергей понимал, что это не так. Ведь с тех пор, как он поступил учиться на факультет журналистики и уехал отсюда, прошло целых семь лет. Такие годы в жизни одного человека меняют немало, а тут целый город. Да и он, когда уезжал, разве мог думать, что впервые после долгого отсутствия вернется сюда спецкором центральной газеты. А ехал Сергей в Шекснинск писать репортаж с торжества плавки дружбы. Сталевары многих заводов ехали с ним в одном вагоне.

Поезд прогромыхал по мосту и, замедлив ход, плавно подкатил к перрону. Как только отворилась дверь, в вагон ворвалась музыка с громким говором большой толпы, встречающей гостей. Ступив на перрон, Сергей попал вместе со всеми в окружение улыбающихся незнакомых людей. Ему жали руку, что-то говорили, спрашивали. Кто-то сунул Сергею букет белых гладиолусов, отчего он почувствовал себя совсем уж неловко и стал пробираться сквозь толпу к зданию вокзала, где заводские оркестранты с серьезными лицами наяривали веселый марш. Глядя на все это, Сергей вспомнил, как когда-то, в местной газете, он напечатал один из первых своих репортажей о подобной встрече, где этот вокзал он назвал «воротами города». С этого и началась его судьба газетчика.

Закурив, Сергей стал всматриваться в лица, надеясь увидеть кого-нибудь из прежних друзей или знакомых, но никого не замечал.

— Здорово, Серега, — вдруг услышал он позади себя чей-то голос и обернулся.

Перед ним стоял Женька Соловьев или Соловей, как звали его в заводском общежитии. Тот самый Женька, с которым они жили когда-то в одной комнате.

— Женька, — обрадовался Сергей, — черт, здравствуй.

Они обнялись и долго тискали друг друга. Потом Сергей отступил на шаг. Женька был почти такой же. Те же серые глаза под белесыми бровями, та же челка, зачесанная на бок. Только в этой челке волос поубавилось, а на висках появилась седина. «Постарел Женька», — подумал Сергей, но не сказал этого.

— А ты похудел, Женя.

— На нашей работе маргарином не обрастешь. Ты же знаешь.

— Знаю, знаю. — Сергей подхватил под руку, — пойдем поговорим, а то здесь шумно.

— А ты с этим поездом приехал?

— С этим. Писать буду о плавке.

— А, слышал. Давно у нас о ней звонят.

— Ну, Женя, давай рассказывай, как тут живешь? Как там у нас в первом прокатном? Ты все еще вальцовщиком работаешь? — Засыпал Сергей Женьку вопросами, когда они устроились на деревянном диване в малолюдном зале ожидания.

— Не знаю, Сережа, что тебе и сказать. Я ведь не работаю там.

— Как это не работаешь? Давно?

— Вчера уволился вчистую. Ты думаешь, я тут зря на вокзале-то.

— Как же ты так. Из-за чего?

— Из-за многого, разве обо всем расскажешь, — не торопясь начал Женька. — Вот когда мы тебя на учебу проводили, я вскоре той же осенью женился на Галке Черняевой. Ты должен ее помнить.

— Помню. Она крановщицей в скрапном пролете работала.

— Да. Когда я в общежитии жил, то вроде бы и хорошо все было. Переспать есть где и ладно, а тут женился и начались заботы. Оказалось, что жить-то нам с Галкой негде. Обегал я весь город, но ничего не нашел. Так мы с ней и жили целый год в разных общежитиях. Потом подошло время и отвез я ее в родильный дом. В этот же день вечером родила она сына. Славку.

И вот, понимаешь, вроде бы радость великая; сын родился, а не чувствую я полной радости. Хожу, как чумной. Мне ее с ребенком из родильного дома везти некуда. В наше общежитие нельзя. К ним тоже не пускают с ребенком. Приду к ней в роддом, бывало, она мне сына в окно показывает, а сама плачет. Ну, я ее в записках успокаиваю, мол ты не расстраивайся, все обойдется, квартиру я ищу и вроде бы уже где-то наклевывается. В общем, обманывал ее, короче-то говоря. А сам почти каждый день разные пороги обивал в учкоме, завкоме, парткоме, да все без толку. Оно и понятно: таких, как мы с Галкой до Москвы столбами не переставишь. Но все-таки нашелся человек, который помог, и выделили мне комнату в доме молодоженов, десять квадратов. Там раньше семья нашего электрика жила, пять человек. А Галка в родильном заболела и месяц этот там пробыла. Как говорят — несчастье помогло.

Ну комнату я прибрал, клопов вытравил и Галку с сыном привез в наши хоромы. Стали мы тут жить. Что за жизнь была, сам суди.

По обеим сторонам коридора шесть комнат, как камеры на гауптвахте, только глазков в дверях нет. И в каждой по три-четыре человека. В общем, всего больше двадцати душ. И на всех один толчок и умывальник. Да я к тому же в техникуме учился. Особенно тяжело было в ночные смены работать. Утром после смены иду на занятия, а вечером спать. Галка сына в коляску, да на улицу или к знакомым, а я одну подушку под голову кладу, а другую сверху на ухо: в нашем коридоре вечерами бывало, как в детском саду. Может не поверишь, но иной раз зареветь хотелось. Выпивать было стал, да вовремя спохватился. Знаешь, когда выпьешь, то вроде и получка большая и начальник хороший и жизнь распрекрасна. Единственно, за что благодарю судьбу, так это за жену мою. Хорошая у меня Галка. Ей тоже здорово досталось. Иногда было стыдно ей в глаза смотреть, хоть вины за мной никакой не было. Но Галка ни разу меня не попрекнула, и все вынесла. Она ведь у меня детдомовская, родителей в войну потеряла.