Рассказы и притчи - [16]

Кличка, однако ж, настолько пристала ко мне, что вне ее я уже не существовал. Даже злой остряк учитель истории Петр Васильевич Гора, ставя мне однажды двойку, сказал:

- Ну что ж? Считаешь, рыжим история ни к чему?

Такого уровня у него было чувство юмора. Чужие несчастья всегда радуют, и класс, чтобы к тому же потянуть время, смеялся долго.

- За что? За что вы зовете меня Рыжим? - взорвался как-то я.

- Да потому что ты Рыжий и есть!

- Нет, я не Рыжий!

- Рыжий! Рыжий!! Рыжий!!!

Спорить одному со всеми, как и обижаться на всех, бесполезно, ибо все - это толпа, а толпа, состоящая даже из разумных людей, разум начисто теряет. И я смирился.

После школы я попал на филфак и решил, что хоть тут с кличкой будет покончено и я вздохну как полноценный человек. Но на соседнем потоке оказался парень из параллельного класса моей школы. Само собой, он звал меня по-прежнему Рыжим, и скоро весь мой курс это отлично усвоил.

Мне нравилась одна симпатичная особь из соседней группы, но стоило мне к ней подойти, как остряки немедленно обыграли тему, и я услышал:

- Видали? Рыжий встречается с Рыжей, чтобы организовать Союз рыжих.

Прошли еще четыре года. Став взрослым, я совсем перестал из-за прозвища расстраиваться. У меня даже хватило ума признаться себе, что Наташа, которая мне строила глазки, вдруг сменила меня на Вадима не только потому, что меня звали Рыжим.

Филфак я с грехом пополам высидел и пришел служить в издательство. Заведующий редакцией назвал меня первый раз в жизни по имени и отчеству. Но кто-то из моих школьных друзей позвонил мне на работу и уверенно попросил к телефону Рыжего.

- Рыжего? - возмутился заведующий.- Как прикажете это понимать?!

Он был настоящим рыжим, я бы даже сказал, очень рыжим.

- Это меня, - хладнокровно сказал я.

Он улыбнулся:

- То-то же!

И тогда я понял, какое слово высекут на моем надгробии...

Как-то вечером, едва я вернулся с работы, жена сказала:

- Рыжий, тебе обрывают телефон.

- Как всегда. Просто ты отвыкла от дома за две недели.

Накануне я привез ее из больницы.

И тут же снова раздался звонок:

- Рыжий, скрываешь? Говорят, у тебя родилась дочь?

- Приезжайте, черти!

Они приехали, мои друзья, мои одноклассники. Раздеваясь в коридоре, хлопали меня по плечам, потом радостно били меня в живот и по спине, тщательно мыли руки, на цыпочках крались к двери.

Я приложил палец к губам, впустил их, и они окружили кроватку. Видели бы вы в тот момент их открытые рты, их довольные лица: у дочери моей волосы были рыжие.

Они победили. Додразнили-таки меня!

Потом мы сидели на кухне, выпивали и закусывали. Валька, который стал учителем литературы, сказал:

- Старик, а ты знаешь, кто первый раз назвал тебя Рыжим? Это был я.

- Но почему? Почему?!

- Помнишь, у тебя в пятом классе была рыжая байковая ковбойка?

Наверное, у меня изменился цвет лица.

- Это была не моя ковбойка, - сказал я. - Это ковбойка Быховского. Мы с ним на один день поменялись после волейбола. И потом, она была коричневая, а не рыжая!

- Извини, - смутился мерзавец Валентин Георгиевич, исковеркавший всю мою юность. - Мне ковбойка показалась рыжей.

Мы пили, ели, трепались, и я вдруг обратил внимание, что все, кроме упрямого Вальки, перестали меня звать Рыжим, а называли по имени. Мне стало как-то не по себе. У человека нормальная кличка, а его зовут непонятно как! То ли это я, то ли нет... В конце концов, у меня дочь рыжая, а я будто ни при чем. Что в моем имени? Да ничего! Всех так зовут. У нас в издательстве семеро Юр. Если же считать с журналами, будет одиннадцать. А Рыжий один. Так я им и заявил после третьей рюмки. Они приняли доводы вескими. И хотя злополучная ковбойка была не моя и не рыжая, все осталось по-старому.

Но прошло еще три года, и моя монополия решительно пошатнулась.

Когда учитель Валька позвонил, чтобы пригласить меня на злополучный диспут о любви и дружбе, он, естественно, спросил:

- Рыжий дома?

На что моя дочь резонно ответила:

- Рыжего нет! Есть только Рыжая!

- Извините, - опешил Валька.

И на диспуте, и после диспута Рыжим меня называть постеснялся...

А дочь мою зовут Рыжей все. И она вовсе не обижается. Ей даже приятно: ведь ей все намекают, что у нее модный и, так сказать, вечно популярный цвет волос. А я-то переживал, собирался ее утешать тем, что одного мальчика Сашу звали то Обезьяной, то Мартышкой, а он все равно сочинил "Я помню чудное мгновение" и кое-что еще.

- Ладно уж, папка, - говорит мое чадо. - Так и быть: пускай ты тоже будешь Рыжим, хотя ты просто примкнувший.

- Мне завидно, что вы все такие рыжие! - говорит жена.

- А ты покрасься, - советует дочь.

Троллейбус замедлил ход, а я все держал в руках записку. Водитель весело объявил мою остановку. Волосы у него были такого огненного цвета, что из соображений пожарной безопасности ему ни в коем случае нельзя было доверять общественный транспорт. А вот доверили. Избавили от размышлений о собственной неполноценности. Может, хоть у него в троллейбусном парке знают, как вообще избавиться от клички?

Я опустил мальчишкину записку в щель билетной кассы и сошел, помахав рукой рыжему водителю.