Рассказы - [13]

Еще были еженедельные выезды на электричке с бригадами 'кормильцев', на поля. Электричкой, они по привычке называли девять вагонов прицепленных к старому тепловозу, таскавшихся, с черепашьей скоростью от платформы 'Щекино', до 'Семеновских' дач. Двадцать километров цивилизации.

Раз в неделю на 'Семеновских' полях созревал урожай пшеницы, овса и гречихи. (Мичурин удавился бы от зависти.) И толпа тощих горожан на взаимовыгодных условиях опустошала посевы деревенских. А что тем оставалось делать? Сами они были не в состоянии собрать весь урожай и тут же вновь посеять, больше его половины. Три, четыре часа и зерна рассыпались в прах. Поэтому, через два часа трудовой десант из города, побросав бороны и сеялки, получал свою долю и был таков. Кое-кто правда оставался, чтобы прямо на месте приготовить кашу-похлебку. Это были в основном жители северо-западных районов города. По всем деревням северо-запада прошлась своей безжалостной гребенкой бубонная чума и жители престижного когда-то 'Охлопково' топали сначала до 'Щекино'. При таких раскладах они просто не успевали довезти до дома целое зерно.

Еще хоть как-то разбавить отупляющее ничегонеделание помогали периодические походы за водой. Ведь там и все свежие новости можно было узнать и даже сменять горсть никому не нужных скрепок на такой же никому не нужный наладонник. Это не 'Хабалка' и 'Семеновские' дачи, где на пустой базар не было ни секунды времени. Схватил жратву и бегом домой - пока есть чего есть. Сегодня ему не повезло. Не успел.

Но вообще-то Андрей Леонидович не любил ходить к колонке за водой. Редкая ходка обходилась без того, чтобы, не увидев кого-то из старых знакомых, он узнавал, что Иван Иванович или Петр Петрович больше никогда не придут. Он стал ходить за водой раз в две с половиной недели, за один прием заполняя вану двумя сорока литровыми жбанами.

Андрей Леонидович посмотрел на свои рельефные бицепсы. Да. Лет десять назад он бы и с места не сдвинул то, что теперь с такой легкостью таскал. Но за неделю вырастали не только колоски пшеницы, но и бицепсы, трицепсы и прочие икроножные и дельтовидные мышцы. Вскормленные на скороспелой картошке мужики, лихо обрастали мясом и так же лихо теряли все это за пару голодных дней. Вот и у него от всей этой гордости культуриста послезавтра к утру не останется и следа. Он даже вилки не в силах будет поднять.

Качок Бухенвальдский, - Андрей Леонидович снова заговорил сам с собой. В последнее время, после того, как умерла Катенька, он все чаще и чаще спорил сам с собой, сам с собой советовался, сам шутил и сам смеялся. Все признаки тихого помешательства - налицо. А может и наоборот - попытка не сойти с ума. От одиночества и безделья. Люди сейчас не особенно-то кучковались. Что сам нашел, то сам один или со своей семьей (мало у кого она еще сохранилась) и схомячил.

Чем еще Андрей Леонидович мог заполнить бесконечно длинные, тянущиеся тоскливой чередой, дни? За дровами он перестал ходить с тех пор, как все мало-мальски пригодные для растопки старые деревья повырубали на расстоянии трех часов ходьбы от окраины города. Новые росли быстро. Не по дням, а по часам. Но донести до дома можно было разве что одно, два полена. Иначе заготовленная вязанка рассыпалась в труху прямо в руках, еще на подходе к жилищу. Если бы зимы за последние годы не превратились бы в нечто среднее между европейской осенью и холодным северным летом, Андрей Леонидович давно бы переселился в сельскую местность. Многие так и делали - уезжали поближе к кормовой базе. Но вся беда была в том, что там их никто особенно не ждал. Приезжайте, работайте за пайку - это да. Иные варианты встречались в буквальном смысле в штыки.

Треклятый будильник мясницким топором отделил его от сочного свиного окорока. Превратившиеся в последние годы в модернизированные стальные плоскогубцы, пальцы Андрея Леонидовича, совершив несколько хватательных движений, цапанули лишь пыльную, подсвеченную утренним солнцем дымку.

Озадаченно посмотрев на свои клешни, он встал и поплелся в ванную. Там еще оставалось немного воды, натасканной им позавчера от Мартьяновской колонки. Сейчас он размажет грязь, потрется куском пемзы, хоть немного создающей иллюзию 'мыльности' и прихватив потрепанный рюкзак, отправится на свой ежедневный промысел. Да. Ни патронов, ни иголок с нитками, ни другого дефицитного товара, у него не было. Не снискал он славы на ниве мародерства. Что с него взять? C бывшего профессора, не одно десятилетие полировавшего кресло завкафедрой НИИ Нанобиомеханики и разрабатывающего направление 'Перспективные технологии деления протоплазмы и белковая инженерия'. Можно сказать - 'профессора кислых щей'.

Двадцать пять лет он 'инженерил' в сочетании с методом рекомбинации ДНК, пытаясь улучшить свойства существующих белков, ферментов, антител и клеточных рецепторов. Их институт разработал немерянное количество всевозможных биокатализаторов и нанорецепторов. И кому же еще, как не ему знать, почему пожилому, начинающему лысеть, имеющему весь букет старческих болезней профессору Костромскому Андрею Леонидовичу в полшестого утра вместо того чтобы досматривать двадцать второй сон, нужно рысью бежать на сходку все еще дееспособных 'кормильцев' к кинотеатру 'Баян'? И он знал почему. Пожалуй, он единственный знал. Последний его коллега исчез в загородных лесах три года назад. Основная же масса тщедушных работников пробирки и микроскопа окочурилась сама или была убита еще в первые годы кризиса. Можно сказать, он был последним 'Волькой', выпустившим джина из бутылки. Если бы об этом узнали, уже орущие под окном 'Леонидыч', его сотоварищи - не миновать ему страшной участи разобранного на прошлой неделе на части квартального перекупщика Вахтанга, который 'всего-то' не довез на своем драндулете с 'хабалки' мешок овса. 'Всего-то', потому, что мешком этим можно было накормить весь этот самый квартал. Да. По винтикам растащили Ваху. Говорят (не хочется в это как-то верить), что вся заводская сторона в субботу не отправила своих 'кормильцев' ни на 'хабалку', ни к 'Баяну', ни в леса к охотникам. Людоедство вроде бы свели на нет квартальные держиморды из 'синих беретов'. Так считалось.