Рассказы - [36]

Насколько далеко простирались мои оптико-органолептические способности, я и сам не знал. Быть может, они и усовершенствовались со временем, хотя я к этому вовсе не прилагал ни малейших усилий. Во всяком случае, именно они то и подтолкнули меня к предположению о том, что и за видением прекрасной дамы, по сути дела, кроются их отголоски.

Я окончательно решился на штурм стены; лишь только занятая ею область помогла бы мне распутать это темное дело.

На следующий день, после твердо принятого решения, я пришел рано утром с веревочной лестницей, на одном из концов которой были приспособлены два крюка. Забросив этот подвижный помост на край стены, я затем самостоятельно на нее вскарабкался.

Она была около метра шириной, так что я удобно встал на ее гребне.

Великолепный вид открылся мне сразу же, как я взглянул вниз. Территория в пределах стены в восточной своей части вздымалась в виде взгорья, полностью заросшего розами. В южной, низинной части, высилась изящная одноэтажная вилла. Клумбы полные цветов, тихие аллеи, ковры газонов, парники, оранжерея — составляли единое целое с оставшейся частью, облекая все в форму пленительной мечты.

В поисках места для спуска на противоположную сторону, я прошел по стене вдоль, дойдя до угла, где и повернул. На соседней стене, с внутренней стороны, я обнаружил нечто вроде двери: так значит это и был вход, но искусно замаскированный снаружи. Здесь я соскользнул по лестнице вниз…

Я стоял напротив гостеприимно открытых ворот виллы. Видно все двери, расположенные друг против друга, были распахнуты настежь, так как далеко на том конце, через проем алели розы из сада.

Я погрузился в прохладу комнат. Тут же, при входе, меня ослепило роскошное их убранство. Обстановка была стильной, на средневековый манер. Большие, размещенные в нишах готические окна, кресла из красного дерева с высокими подлокотниками, тяжелые покрывала из бархата. Просторные залы со стрельчатыми сводами; с перекрытия, поддерживаемого арками, свисали драгоценные масляные лампы.

Преобладал темно-красный тон. Эта краска нисходила от парчовой обивки стен, не смели дохнуть разостланные повсюду ковры.

Витражи в покое, кажется отведенном под салон, изливали внутрь свет в виде разноцветной розы, которая, колыхалась словно щит на небольшом, инкрустированном слоновой костью органе. Клавиатура была открыта. В серебряных, раскрытых в форме бокала рожках канделябров стояли наполовину оплывшие свечи; вокруг них разрослись толстые слезчатые грибы, застывшие в белых стигматах боли: плач громниц.

Я поочередно обошел все комнаты. Интерьер производил впечатление замершей на полном ходу жизни, мгновенной остановки: словно в сказке о спящей царевне — недоставало, кажется, лишь поцелуя молодого королевича, чтобы снова привести в движение дворец, зачарованный сном. Даже время здесь остановилось: часы, должно быть, издавна не заводившиеся, глухо молчали.

Я взглянул на свои: они показывали одиннадцать часов утра. Обессиленный, я вернулся в спальню. Не знаю, почему именно здесь я захотел отдохнуть. Наверное, потому, что здесь обнаружил еще больше признаков замершей жизни.

Я сел в кресло, машинально взяв в руки светлую женскую накидку, которую там кто-то оставил. На паркете, в нескольких шагах от меня, лежал кружевной платочек, я поднял его: до меня донесся тонкий аромат духов. Быть может, из того флакончика на камине? Приблизился — он и в самом деле был до половины наполнен какой-то жидкостью. Я капнул несколько капель на ладонь и зашипел, словно ошпаренный. Неужели яд? Вернулся в кресло, не выпуская из рук накидки. Я словно грезил наяву, опьяненный атмосферой дома — она действовала одурманивающе, как эликсир из давних, сказочных времен. Я облокотился о ручку кресла и задремал…

Мною овладело такое чувство, будто я здесь обжился, проник в душу данного жилища. Практически каждый предмет нашептывал мне свои секреты, вверял историю этого места. Перед моими глазами начала разыгрываться какая-то мимическая сцена без звуков и слов.

Вдруг раздвинулась портьера соседней залы и в комнату вошла она — прекрасная, как всегда, и как всегда печальная.

Она была взволнована. Резким движением сняла атласную накидку, прикрывающую ее божественные плечи, и бросила ее на кресло, в котором я сидел. Она с укором обернулась в ту сторону, откуда пришла; движения ее губ указывали на то, что она с кем-то беседовала, с кем-то, кто находился у входа. Но я никого не видел.

Очевидно, разговор принимал все более и более щекотливый оборот. Ее движения приобрели оттенок отчаяния; должно быть гнев не помог — и она прибегла к мольбам.

Она умоляюще простерла свои дивные руки и заключила в объятья чью-то шею; но ее руки отпрянули от грубого толчка. Поэтому она покорно опустилась на колени. Но глаза выказывали безмерное отчаяние: ее не слушали. Как вдруг, она вскочила, будто смертельно раненая, и всем своим телом бросилась вперед; в желании кого-то задержать ее руки наткнулись на пустоту, и она без сил упала на паркет…

Прошла долгая минута. Наконец она вяло, с трудом приподнялась и подошла к камину. Из ее ладони выскользнул кружевной платочек в том месте, где я его подобрал. В ту минуту она повернулась ко мне спиной так, что по движениям ее рук я не мог понять, что она делает. Когда затем она приблизилась к окну, ее глаза искрились сухим, стеклянным блеском. Она смотрела на что-то на пальце с душераздирающей усмешкой: покинутая.