Рассказы - [25]

— Именем воли приветствую тебя!

Хасан молчал, взволнованный не поддающимся объяснению страхом и одновременно исполненный уважения к старцу.

Тот же продолжал далее, не меняя тона:

— Я пришёл вовремя; еще миг и ты бы погиб.

Он указал на разбросанные в беспорядке предметы и на второе, закрытое окно.

— Ещё миг, и тебя бы обуяло безумство страха. Ты уже даже стоял на этом головокружительном рубеже. Я пришел спасти тебя и… позвать за собой… Я был и у других братьев, но они заперлись в домах и отвергли меня! Глупцы! Они погибнут! Не веришь?!.. Все, все те, кто не захотел меня впустить! Ты же меня впустил. А знаешь почему? Ведь ты уже был на пороге безумия. И твоё счастье, что в этот миг я оказался рядом. Горе тебе, если бы я пришёл раньше. Ведь тогда бы и ты меня отверг.

Он замолчал, переводя дыхание.

В мозге Хасана кипела отчаянная борьба двух противоположных стихий. С одной стороны скулил нестерпимо гадливый страх, постоянная тревога, безумие эпидемии, с другой — румянилась светлая утренняя заря прямо-таки безграничной веры, которой его постепенно наполнял незнакомец. И невольно он склонялся к последней, бессознательно подчиняясь её могущественному влиянию. И плыл, подхваченный этим чарующим течением, которое уносило его всё дальше, всё быстрее, и слушал…

— Сын мой! Именем воли приветствую тебя. Но воля двояка. Вы привыкли говорить исключительно о воле души, и в этом кроется фальшь. Ведь вы однобоки. Существуют две воли — тела и души. Одна пронизывает другую, и обе они, сплотившись, формируют целостного, совершенного человека; обе слиты в священное Едино, сверкают стоцветной радугой воли жизни, разливаясь царственной зарёй красоты и силы на горизонте Вселенной.

О, братья мои, будьте целостны! О, сёстры мои, будьте совершенны!

Будем прекрасны! Ведь прекрасен целостный человек. Среди шипения огня с радостным спокойствием вложу руку в пылающий очаг и выну её невредимой. И бросившись в пропасть, выйду целым. Тот, кто соединил в себе обе воли, со стальным блеском в глазах вглядывается в иссохшие глазницы смерти: она не настигнет его внезапно — он сам протянет ей свою храбрую длань, когда придёт его время, которое должно прийти…

Гармонии! Согласия!

Всюду боль, везде разложение. Здесь вьётся безграничная тоска и мытарства бедной благодати, там увядают чудесные асфодели[43]…

Гармонии! Согласия!

Ею владели сильные мира сего, ведь она была необходима им для великих дел, ею владели и простые смертные (и эти счастливее всех), ею владели и мастера тайных наук, чтобы передавать её избранным.

Есть люди, которые в детском неведении, в глубине своих простых сердец обрели эту гармонию. И вдруг какая-то проклятая сила поваживается ходить в храм согласия, разрывает связи, разрушает арочный свод союза — и тогда человек склоняется на одну сторону, теряет равновесие и без памяти, без дыхания несётся в пучину погибели…

Сын мой! Такие испытания всегда фатальны!

Его голос дико хрипел и пульсировал приглушённым свистом. Он склонил разгоряченное лицо к Хасану и шепнул:

— Сын мой, эту гармонию обрёл и я. Завоевал, снискал её. Вон там, в нашем доме, за долгие часы уединённых раздумий. И вот уже седьмой день я хожу по городу и напеваю гимн освобождения и силы. Я прикасался к мёртвым, всасывался в их дряблые, синие губы, взирал на бедные, заражённые тела — и смотри! Я цел и чист! Я спокоен, со святой радостью на челе! И такой сияющий я пришёл к ним, чтобы как с братьями поделиться с ними своим счастьем. Но они высмеяли меня и назвали безумцем. Наверное, безумцем от света и солнца.

А теперь я — царь, я — хозяин силы, хочу тебя, мой сын, ею наделить. Ведь такова моя воля!

Он коснулся рукой лба Хасана, впиваясь в его неподвижные глаза:

— Вот теперь она есть и у тебя!

Изнеможённый, он опустился на оттоманку.

Тот же встал у окна и посмотрел на город. Уже издавна он следовал извилистыми галереями мыслей странного гостя. Остатки пошатнувшегося в своих основах сознания призывали его, чтобы он свернул с пути, сошёл с вырастающих из-под ног ступеней… Он не слушал: с отчаянной радостью ступил на доселе неведомые ему пути и углублялся всё дальше и дальше, в какие-то стрельчатые залы с поднебесными сводами, в замки, уходящие вершинами в небо, в прохладные, бесконечные коридоры…

Лишь на мгновение он осознал, что эта радость является чем-то ужасно жестоким, что он не имеет на неё права, ведь там, в кроваво-красном багрянце заката другие…

И облако боли оросило безмятежность.

Как бы отвечая, незнакомец подхватил:

— Да, это правда. Это одна из жестокостей жизни. Лишь одна из тысяч неисчислимых. И что же? Не преодолеешь адскую границу. Мы лишь можем помогать им, а остальное… остальное в руках дэвов…

Брат мой! Под твоим окном лежит труп женщины — возлюбленной, которая хотела проститься с тобой поцелуем смерти. Иди и воздай ей последний долг! Иди! Она была молодой и красивой и всего лишь… женщиной…

С огромной верой, с бескрайним почтением, не сводя глаз с лица наставника, Хасан перегнулся через подоконник, подхватил окоченевшее тело и на холодных устах оставил долгий поцелуй. Затем положил её на ложе из эбенового дерева и покрыл шёлковым халатом в золотистых шафранах. Пара закатных лучей опустилась на ложе смерти и распростёрлась траурным переливом по покрову.