Рассказы - [19]

Что-то такое присутствовало в природе несущегося поезда, способное оживить ослабленные нервы Годзембы, всполошить его чахлую жизненную энергию, пусть и искусственным образом.

Создавалась некая особая среда, неотделимая от движущегося окружения; она имела свои законы, своё соотношение сил, свой собственный странный, а порой и грозный дух. Ход паровоза передавался не только физически; динамика машины ускоряла и психические ритмы, заряжала волю, внушала уверенность в себе; «железнодорожный невроз» Годзембы — у особы утонченной и впечатлительной — преобразовывался в положительный, в известном смысле, фактор, приобретая характер: конструктивный и благоприятный, но, при этом, весьма скоротечного действия. Усиленное возбуждение на протяжении всей езды удерживало его обычно слабые жизненные силы на искусственно-высоком энергетическом уровне, и, при должном соблюдении всех «благоприятных условий», ввергало его в состояние глубокой прострации; казалось, что движущийся поезд действовал на него, как морфин на наркомана.

В четырёх стенах купе Годземба сразу же оживлялся; ещё вчерашний мизантроп с «твёрдой земли», сбрасывал свою личину, — сам заговаривал с людьми, порою даже вовсе не расположенными к беседам. Этот неразговорчивый человек, трудный в совместной повседневной жизни, внезапно преображался в первоклассного остряка, осыпающего спутников весёлыми анекдотами, которые он ловко сочинял на ходу. В нём пробуждалась твёрдость, предприимчивость, и даже хлёсткость, несмотря на то, что по жизни он был человеком рассеянным — хоть и незаурядных способностей, — кого то и дело опережали расторопные посредственности. «Совершеннейший неврастеник и трус» неожиданно переменялся в дерзкого скандалиста, иной раз, — и весьма грозного.

В связи с этим, во время поездок, с Годзембой то и дело случались разные занятные происшествия, из каких он выходил победителем, благодаря своему задиристому и неуступчивому поведению. Один ехидный свидетель одного из таких скандалов, а по другим источникам — хороший знакомый Годзембы, вообще советовал ему впредь улаживать все свои дела чести исключительно в поезде, а ещё лучше — в хорошо разогнавшемся поезде.

— Мон шер, — всегда стреляйся в вагонных кулуарах; ты будешь биться, как лев. Ей-Богу!

Однако такая искусственно усиленная сноровка в житейских делах позже сказывалась самым роковым образом на его здоровье: почти каждая поездка оканчивалась для него болезненным состоянием; после кратковременного усиления психофизиологических сил на него незамедлительно обрушивалась обратная реакция. Но Годземба всё равно любил езду на паровозах и даже неоднократно выдумывал для себя мнимые цели для путешествий, чтобы только заполучить свою дозу движения.

Так, вчера вечером, садясь на скорый поезд в Б., он и знать не знал, для чего он едет; более того, мужчина вовсе и не задумывался, что он будет делать ночью в Ф., куда его через несколько часов выбросит машина. Не имеет значения. Какое ему дело? Вот он сидит в вагоне, в тёплом купе; смотрит в окно на мелькающие на лету пейзажи, несясь со скоростью 100 километров в час.

Снаружи, тем временем, совсем стемнело. Поданный невидимой рукой ток в лампочке под потолком высветлил ярким сиянием интерьер. Годземба задвинул занавеску, отвернулся спиной к окну и окинул взглядом внутреннее убранство купе. Поглощённый наблюдением погружающейся во мрак местности, он совсем не заметил, как на одной из станций в вагон вошли двое и заняли свободное место напротив него.

И только теперь, в жёлтом свете лампочки, он обратил внимание на своих визави. По-видимому, это была молодая супружеская пара. Высокий худощавый мужчина с русыми коротко стриженными волосами выглядел лет на тридцать с небольшим. Из-под его выразительных бровей добродушно поглядывали ясные весёлые глаза.

Искреннее и открытое лицо его в форме вытянутого овала всякий раз озаряла милая улыбка, когда он обращался к своей подруге.

Женщина имела светлые волосы, — светлее, чем у своего партнёра; несмотря на её невысокий рост, она была отлично сложена. Пышные, густые локоны, убранные в две толстые косы на затылке, окаймляли её свежее, красивое личико. Короткая серая юбка, стянутая скромным кожаным ремешком, подчёркивала привлекательные линии бёдер и девичьих упругих грудей.

Оба были в дорожной пыли; скорее всего, возвращались с прогулки. От них исходило обаяние молодости и здоровья вкупе с бодрящим дыханием гор, — та специфическая аура, какую обычно приносят с собой утомлённые туристы с вершин. Они вели оживлённую беседу. Кажется, делились друг с другом впечатлениями от совершённой прогулки, так как первые слова, на которые обратил внимание Годземба, касались какой-то неудобной туристической базы на горном пике.

— Жаль, что мы не взяли шерстяное одеяло; ну знаешь, то, с красными полосками? — сказала молоденькая госпожа. — Было немного холодно.

— Постыдись, Нуна, — пожурил её спутник с улыбкой на устах: — Нельзя признаваться в подобных слабостях. Кстати, не у тебя ли мой портсигар?

Нуна, запустив руку в дорожную сумку, извлекла оттуда соответствующий предмет.