Рассказы - [16]

Я обвел пристальным взглядом это небольшое пространство, доступ в которое так ревностно охранял его обитатель. К своему удивлению, я не увидел никого вокруг. Кроме нас двоих в комнате не было ни единой живой души. А куда же подевались те, тени которых минуту назад я видел в окне? Через единственную дверь, которой я воспользовался, ускользнуть они не могли, а другой здесь и не было. Я внимательно посмотрел на муслиновый экран в надежде, что тени исчезли.

Однако я обманулся в своих догадках: они по-прежнему вырисовывались с неподвижной и грозной отчетливостью. Отсутствовал лишь профиль посередине, так как он, как я уже удачно заметил, принадлежал леснику; находясь теперь за источником света, в глубине комнаты, Жрэнцкий не отбрасывал на занавеске теневой проекции своего лица.

Я с любопытством рассматривал комнату. Она была четырехугольной, низкой, с закопченным потолком. Посередине стоял прямоугольный стол, короткой стороной параллельно окну. На нем располагался небольшой ночник, внутри которого тлело лихорадочное пламя, неровно коптя обрезанным фитилем. К длинной стороне стола, чуть ближе к окну, был приставлен стул, который, вероятно, минуту назад покинул Жрэнцкий, чтобы отворить мне дверь.

Беглый осмотр, которому я подверг комнату, видно, не ускользнул от внимания старого охотника. Видимо, желая, чтобы я занялся чем-либо иным, он посадил меня спиной к окну и начал расспрашивать о подробностях моей, будто бы слишком поздно предпринятой охотничьей экспедиции. Я сочинял как только мог, рассказывая о том, о сем. Старик достал с полки немного жареной дичи, я вынул из сумки копченую колбасу, открутил фляжку с настойкой, и мы начали угощаться приготовленным наспех, импровизированным ужином.

Жрэнцкий, поначалу сильно обеспокоенный и настойчиво пытавшийся отвлечь меня от изучения жилища, постепенно оживился и как будто забыл о мерах своей удивительной предосторожности. Наш разговор обрел характер дружеский, задушевный, звучали теплые слова, близкие к откровениям.

Чувствуя теперь себя намного свободнее, я развернулся удобнее к окну и боковым зрением блуждал вокруг. Хозяин заметил мои настойчивые беглые взгляды, все время направленные в ту сторону, но уже не препятствовал. Только будто бы черная туча скорби проскальзывала время от времени по его глубоко изборожденному лбу и грусть мелькала в увядших чертах его лица. Тем временем я с успехом закончил свои наблюдения.

Вскоре я убедился, что это зловещее изображение на занавеске образовали тени, отбрасываемые различными предметами, находящимися в комнате. Их, впрочем, было не так уж и много. Вблизи стола, по левую сторону от окна стоял большой дубовый буфет; по отношению к комнате предмет мебели был достаточно велик, так что, задвинутый в угол между стенами, своей верхней створкой он немного заходил за окно и заслонял его левый край. На верхушке, украшенной резными узорами, виднелось несколько старых подсвечников, какой-то предмет, склеенный из картона и производящий впечатление вещи, опрокинутой от сильного удара и оставленной до сих пор в этом неестественном положении. С этой стороны, поблизости от буфета, с потолка также свешивалась бронзовая люстра-паук, кажется, память былых времен или ценный сувенир, удивительно не гармонирующий с окружением. Одна его надломленная лапа свешивалась немного вниз, крепясь вторым своим концом к корпусу — словно рука, отброшенная от груди с судорожно растопыренными пальцами… Тени указанных предметов сгруппировались и образовали призрачное изображение человека, пораженного пулей на левом краю занавески.

Тени от повешенных прежде предметов из-за особого сочетания линий очертили отважный профиль стрелка.

Засмотревшись на ужасную игру теней, я уже не слушал того, о чем говорил Жрэнцкий, словно загипнотизированный исключительностью случая. Знал ли старик о странном изображении? Если да, то почему же он его терпел?

А он, будто бы отвечая на тайный вопрос, положил свою тяжелую ладонь на мое плечо и чужим голосом, указывая взглядом в окно, спросил:

— Не правда ли, это ужасно?

Когда, объятый страхом, я промолчал, он продолжил:

— А я вынужден смотреть на это каждую ночь много лет подряд. Каждый вечер, как только зажигаю ночник, там, на этом белом четырехугольнике происходит то же самое. И я на это вынужден смотреть вот этими старыми, бедными глазами, как отец, их отец…

— Как это вынужден, пан?! Что это значит?! Переставь предметы, измени их положение и все исчезнет, как наваждение!

Я уже сорвался с места, чтобы немедленно реализовать свой совет.

Но Жрэнцкий задержал меня своей железной рукой и посалил обратно на стул:

— Не смей! В этой комнате нельзя ничего передвигать даже на волосок! Этого мне делать не дозволено! Понимаешь?! Не дозволено!...

— Почему?

— Ведь… — тут он понизил голос до таинственного шепота и, озираясь вокруг исполненным ужаса взглядом, завершил:

— Ведь то, что ты там видишь, действительно произошло много лет назад…

Он затих, пораженный важностью собственного признания.

Я же молчал, охваченный чувством необъяснимого страха, непроизвольно всматриваясь то в тени, то в него.