Рассказы - [15]

«Какое подозрение… Нет, нет, не может быть»…

«Да, да! Это так… Это так… Это так. Несомненно. Она убивает меня. Наскучив ждать моей смерти, испугавшись, что я могу выздороветь. Она убивает меня быстро, верно»…

— Да, да! Это верно! Вчера я сказал ей о моем индусе. Она поднялась, бледная как полотно, глядя на меня широко раскрытыми глазами, словно пойманная на месте преступления. Мне казалось, что она готова была задушить меня от ужаса. Она повторяла: «Ты так думаешь? Ты так думаешь?» И вдруг кинулась ко мне: «Это бред! это бред! Я заставлю забыть о нём!» И снова началось это безумие. Я безумно любил и ненавидел её, боялся и готов был убить. То забывал всё, то вдруг видел моего индуса, — он лежал около, на ковре… Я видел, как бледнеет его лицо, а гаснущий, полный ужаса, взгляд смотрит мне прямо в лицо… «Уйди! Уйди!» шептал я, а она безумела от страсти. «Я заставлю тебя забыть об этом страшном бреде».

— Я гибну, гибну, — и она делает всё, чтобы ускорить мою гибель. Каждое утро она пытливо вглядывается в моё лицо, словно хочет спросить: «Долго ли ещё тебе остаётся жить?» И потом, словно испугавшись, что долго, спешит меня прикончить своими поцелуями. За этим взглядом любви и страсти, в глубине этих глаз я читаю ненависть и нетерпение: «Умри!» Теперь она выдумала поездку в Калифорнию. Вероятно, это меня убьёт.

— О Боже! Я чувствую, что задыхаюсь в солёном воздухе океана, в этом зное тропической весны. Я вижу недоумевающие лица пассажиров, когда они смотрят на меня и мою жену. Я ясно читаю в их взглядах: «Какой контраст! Что это?» Это убийство. И убийца около меня. Убивает меня на глазах у всех. И убийство останется нераскрытым.

— О, если б я мог бежать куда-нибудь с этих Сандвичевых островов, — от этого зноя, воздуха, ласк. Но у меня нет сил. Я чувствую на своём лице веяние могилы, даже среди жары. Мне трудно даже просыпаться. Могила тянет меня к себе. Смерть неохотно даёт пробуждаться и дать ещё хоть один день. Я бессилен бороться со сном, — где же мне бороться со смертью? А она, она помогает смерти.

— Кажется, русский журналист, который едет с нами от Иокогамы, видел давеча эту сцену в беседке из роз? Думал ли он, что перед ним совершается убийство!

Убивают наверняка, зная, что это убийство останется неразгаданным, неоткрытым… А что, если раскрыть это убийство?

Это было через год, в Ментоне.

Она увидела меня из садика, где сидела, обложенная подушками, укрытая пледами, кутаясь в тёплую накидку.

— Я вас узнала сразу. А вы меня не узнали? Нет?

Я смотрел на эту бледную женщину, словно с восковым лицом, и старался припомнить, где я видел эти глаза, похожее на это лицо.

— Меня трудно узнать. Помните путешествие из Иокогамы в Гонолулу? Две недели на Сандвичевых островах? Меня и моего покойного мужа?

— Вы?!

— Да, я.

Она закашлялась долгим, мучительным кашлем, на платке появилось алое пятно.

— Вот! То же, что у моего мужа…

— Он…

— Умер. И оставил мне в наследство деньги и чахотку…

Её глаза загорелись злым, бешеным огнём:

— Он заразил меня своими поцелуями. Он тянет теперь меня за собой в могилу… Это его болезнь, — его призрак… Он не отстаёт от меня, не отстанет, пока не задушит… «А, ты мечтала о свободе, о богатстве»…

Она говорила, как в бреду.

— Так мучайся теперь. Кто мучается больше?.. Одно, одно есть у меня… Я всё-таки отомщена… Он догадывался, что значили эти поцелуи, он мучился перед смертью… Он мучился… мучился…

И глаза её горели тем злым взглядом, который бывает только у чахоточных и у женщин.

— Мучился… мучился…

У неё хлынула горлом кровь. Она захрипела.

Визит (Маленький рассказ)

Это было зимнею ночью. В стужу. Дул ледяной ветер.

В кабинете, — роскошном кабинете красного дерева, — было хорошо. В книжных шкафах золотом сверкали великие авторы в великолепных переплётах. В богатых рамах висели картины лучших мастеров.

Рубинами догорали угли в камине.

Иван Иванович, старый литератор, редактор, сидел в халате и грелся у камина.

— На завтра номер будет недурён. Эта статья не понравится министру Икс, но придётся по вкусу министру Игрек. Зато Икс получит компенсацию: ему понравится другая статья, которая не понравится Игреку. А публика скажет: как они смелы! В этом состоит газетное дело!

Иван Иванович улыбнулся улыбкой философа или старого плута.

Он встал, достал в письменном столе ключ, откинул пёстрый восточный ковёр, висевший в простенке между двумя книжными шкафами, — на одном стоял бюст Белинского, на другом — Щедрина, — и отпер вделанный в стене несгораемый шкаф.

Он достал оттуда пачки акций, облигаций, выигрышных билетов, денег, вкладных квитанций и с улыбкой понёс на кресло перед камином.

Тихая, радостная минута, которую он доставлял себе время от времени.

С нежною улыбкой он перебирал, пересчитывал пёстрые листы.

— И всем этим я обязан себе, — себе! Только своему таланту!

Гордость, — гордость рабочего поднималась в нём.

И благоговение охватывало его душу.

— Боже, благодарю Тебя за то, что Ты дал мне талант!

Позвонили.

Звон, протяжный, долгий, жутко прозвучал в пустой квартире.

Иван Иванович торопливо спрятал бумаги и деньги, запер шкаф, задёрнул ковёр и бегом пробежал к письменному столу, чтобы спрятать ключ.