Рассказы - [20]

Все теплые вечера сосед просиживал в кресле на балконе. У него были три занятия: чтение, письмо, шахматы. Я любила за ним наблюдать, сидя с книгой на своем балконе.

У моря началось портиться настроение. Оно потемнело, и небо потемнело вместе с ним, подул ветер, посыпал мокрый снег. Вся эта перемена произошла в один вечер. Я ушла в свою комнату и затворила окна. Сосед надел свое черное пальто и стоял, подняв воротник, у перил, глядя в море.

Такого грохота я не слышала, даже работая над сценами бомбардировок. Была настоящая жуть в этом звуке. Я лежала, накрывшись с головой одеялом, все здание дрожало. "Боже!" – сказала я вслух и не услышала своего голоса. Я высунулась из-под одеяла в тот самый момент, когда лопнули все мои окна, и море хлынуло в комнату. Я выбежала в коридор. Многие уже здесь толпились. "Как будто пришел последний час, – еле слышно сказал кто-то". Но к утру все стихло.

Буквально замерло – воздух, ветки акаций, море. И в комнате и на балконе стояла вода. В тумане вставало солнце. Наступало время завтрака. Сосед мой никогда не завтракал.

Когда я вернулась, все уже было убрано: стекла вставлены, вода собрана. На низком подоконнике лежали круглые совиные очки. Как будто глядели на меня. Одно стекло в очках треснуло.

Я хотела вернуть очки, но соседа у себя не оказалось. Не появился он ни завтра, ни послезавтра. Я спросила у дежурного, но он ничего не знал.

– Не шторм же его унес? – сказала я.

– Может быть, съехал? – предположил дежурный. – Я просто не в курсе.

– Куда же мне его очки девать?

– Не знаю. Выбросьте.

Я хотела просмотреть регистрационную книгу санатория, чтобы узнать адрес исчезнувшего, но книгу мне не показали.

До конца моего лечения оставалось три дня. Три дня пролежали круглые очки на подоконнике, глядя на меня. Будто сам сосед глядел на меня.

Мгновенное бесследное исчезновение могло означать только одно – арест. Мне очень хотелось узнать, что это был за человек, я часто его вспоминала, но расспрашивать о нем боялась.

На днях я прочитала книгу мемуаров. Его лицо, без сомнения. И февраль

1935 года, и "Красная Ривьера", как место ареста, упоминаются.

По прочтении этой книги я испытала величайшее разочарование.

Девять человек рассказывают о моем незнакомце, описывают свои впечатления. Впечатления эти – суть многочисленные отражения героя в сознании разных людей. И я понимаю, что от него остались лишь эти отражения, что сам человек – исчез безвозвратно.

Мне вдруг пришло в голову, что человека и не было. Нас никого нет, есть только отражения – следы.

Теория Валентины Федоровны напомнила мне теорию одного великого ученого о природе. Он доказывал, что человек изучает не природу, а ее отражения, потому что природы – нет.

Лицо

Он жил как один-единственный человек на Земле.

Входил в комнату и выключал телевизор, людей вокруг – не видел.

Другие люди существовали, когда он того хотел. В своем роде он был творец. Мать так воспитала, когда он в самом деле ничего не видел. Совсем ничего, так он мне говорил, полная тьма, и в ней шорохи и шаги, дыхания и скрипы

Я говорила его матери, когда еще не было поздно, – это хорошо, что мы его желания слушаем, а что после будет? Ведь никто с ним не станет считаться, кроме нас, ведь это скоро уже произойдет. В пятнадцать лет ему должны были сделать операцию, ни днем раньше.

Сразу же после операции он не прозрел, и врач велел спокойно ждать.

Мы вышли из больницы. День был ветреный при пустом небе.

Больница стояла на холме. В каждом стекле сверкало солнце. Тепла это солнце не давало, – осень.

Глаза нашего мальчика, как всегда, не казались слепыми, просто видели не то, что перед ними.

Мы сели в машину. Мать его за руль, он – рядом, а я на заднем сиденье. Через час, когда выехали на шоссе, день померк, опустились тучи, и мы зажгли фары.

Летели мы на большой скорости, как всегда. Дождь начался и ветер. Черная дорога неслась навстречу. Мальчик закрыл глаза, езда его укачивала. Ехать нам было еще долго. Мелькали в окошке серые поля, и перелески, городки. Девушка на обочине подняла руку.

Как же она удивилась, когда большая машина сбавила скорость, повинуясь ее руке. Мы ведь летели, как космический корабль, чуждый всему на Земле.

Итак, машина наша затормозила, и мальчик проснулся. Он услышал, как отворяется задняя дверь и забирается в салон пахнущий холодным дождем человек. Вид у мальчика был отрешенный, как всегда.

Мы тронулись. Продрогшая девушка осторожно огляделась. Ей было лет двадцать пять, и такого симпатичного лица я давно не видела.

Не очень-то она себя уютно чувствовала в нашей машине, и я, чтобы ободрить, тихо спросила ее имя. Она ответила робко.

– Домой добираетесь?

Она кивнула. Взгляд у нее стал прямо как у нашего мальчика, отрешенный, и она сказала с удивительно нежной улыбкой:

– Сидят голодные без меня.

Разговаривали мы самым тихим шепотом, но, конечно, слепой мальчик все слышал.

У нее был дом в Загорске, трое детей в доме, муж, собака и кошка. Замуж она вышла рано, в девятнадцать лет. И в доме без нее было как без света и без тепла. Они все, дети ее и муж, и даже звери, сидели у окошка и глядели на дорогу, когда она появится. Казалось, и цветы на подоконнике ждут. Без нее было им скучно, ничего не хотелось.