Рассказы. Часть 3 - [53]

Она быстро нацарапала свою подпись. Он отодвинул ее к левому краю стола и сравнил написанное ею имя с примером ее подписи, который предоставил Саймонс.

Все было правильно.

Он отпустил ее.

Волна гордости захлестнула его, выражение чистого патриотизма, которого он не испытывал с тех пор… ну, никогда.

Королева тут же подбежала к двери и принялась растирать больное запястье, умоляя отпустить ее. Она плакала, и он с удовлетворением подумал, что, в конце концов, она не такая уж крутая старая девка.

Он взял документ, положил его в средний ящик стола и запер.

Соединенные Штаты официально стали суверенным государством.

Они были свободны.

Он посмотрел на королеву. Она больше не плакала, он не видел слез на ее слишком накрашенном лице, но все еще хмурилась и потирала запястье. Он улыбнулся ей, чувствуя себя хорошо.

— Благослови Господь Америку, — сказал он.

Перевод: И. Шестак

Кровь

Blood (1990).

До того, как я переехал к жене, я питался макаронами с сыром. Я так много времени проводил у плиты, помешивая макароны в кастрюлях, что часто смотрел на бурлящую воду и воображал, будто вижу в пене какие-то очертания, как некоторые люди видят очертания в облаках.

Я решил написать об этом рассказ.

* * *

Алан встал и потянулся, когда раздался свисток и начался перерыв. Он перевел взгляд с телевизора на часы на видеомагнитофоне. Двенадцать сорок. Неудивительно, что у него урчало в животе.

Он прошел на кухню, взял с сушилки рядом с раковиной стеклянную кастрюлю средних размеров, наполнил ее водой, насыпал соли, поставил на плиту, на переднюю конфорку и повернул газ на «максимум». Открыв буфет, он достал упаковку макарон с сыром. Снял крышку с коробки, достал маленький пакетик из фольги с сушеным сыром и бросил макароны в воду.

Он знал, что пройдет несколько минут, прежде чем вода закипит. Не желая стоять на кухне, он вернулся в гостиную и переключал каналы на телевизоре, пока не нашел другой матч. Он смотрел его, пока не включили рекламу, затем пошел в ванную, чтобы вымыть руки. Когда он вернулся на кухню, чтобы проверить, как там его обед, в прозрачной воде с макаронного холма на дне кастрюли начали подниматься пузырьки. Он быстро достал из ящика ложку и принялся помешивать и соскабливать. Не очень хотелось, чтобы макароны прилипли ко дну. Это было бы адское мытье, их потом практически невозможно отодрать.

Он переминался с ноги на ногу и лениво смотрел вниз, медленно помешивая. Вода пузырилась, легкая дымка белой пены поднималась от макарон и закручивалась в центре кастрюли. Пена сгущалась, истончалась, кружилась, когда он помешивал, сохраняя почти круглую форму, даже когда металлическая ложка разрезала ее сердцевину, нарезала ее кромки.

Он смотрел на воду, зачарованный одновременно и удивительной механикой кипения, и меняющимися узорами пузырьков, и пленкой на поверхности. Эффект был калейдоскопическим, хотя единственными цветами, которые он мог видеть, были коричневый цвет просвечивающейся полупрозрачной посуды, серый цвет пшеницы макарон и чистая белизна пены. Помешивая, он продолжал смотреть вниз, воображая, что различает в кипящей воде смутные, импрессионистские очертания слонов, птиц и… лицо.

Он повнимательнее всмотрелся в содержимое кастрюли, моргнул, не веря своим глазам. Черты лица, образованные чистыми участками в круге белой пены, были ему как-то знакомы, хотя он и не смог сразу определить их происхождение. Пока вода пузырилась, отдельные кусочки макарон поднимались кверху, лицо, казалось, двигалось, глаза смотрели вокруг, рот открывался и закрывался, словно разговаривая.

На секунду он перестал помешивать.

Лицо улыбнулось ему.

Алан отступил назад, и холодок пробежал по его телу. Внезапно он осознал, что в кухне никого нет, что в квартире он один. Испугавшись, он выключил газ. Пузырьки затихли, когда жар исчез, лицо из пены рассеялось, закручиваясь исчезающими завитками, открывая на дне вареные макароны.

Ему было холодно, но он вспотел и вытер лицо бумажным полотенцем. Губы его пересохли, и он облизал их, но во рту не осталось слюны. Из гостиной донесся рев футбольной толпы. Звук был приглушенным, далеким.

Он почему-то подумал о матери, о своей сестре. Странно. Он не вспоминал о них уже много лет.

Он посмотрел на ложку, трясущуюся в его дрожащей руке. Это было глупо. Бояться было нечего. Что, черт возьми, с ним происходит? Скоро закончится перерыв, и игра начнется снова. Он должен поторопиться и закончить обед.

Он снова включил газ и постарался не обращать внимания на то, что горячая вода мгновенно начала пузыриться. Но он не мог не заметить, дрожа от страха, что пена опять начинает кружиться, опять начинает приобретать черты лица: глаза, нос, рот.

Он помешал. Быстро, резко, стремительно. Но лицо осталось нетронутым.

Он вытащил ложку, боясь теперь коснуться воды даже через этот металлический проводник, и начал пятиться.

Он услышал шум, тихий шепчущий звук, что-то среднее между тихим постоянным шипением газового пламени и бульканьем кипящей воды. У него было отчетливое ощущение, что это голос, голос, повторяющий одно-единственное слово, но он не мог разобрать, что это за слово. Собрав все свое мужество, он заглянул в кастрюлю.