Рассказы - [7]

К Надюше он был очень ласков — и, казалось, приходил в дом только ради нее.

— Ну что, молчунья, все рисуешь? Как же это получается красиво!

Надя и с ним была молчалива, но, отличая от других, проявляла особое чувство — протягивала ему свои рисунки и смотрела в его лицо, угадывая, какой рисунок ему понравился. Дед с интересом разглядывал листки и обсуждал их вслух:

— Вот здесь хорошо получилась у тебя сосна, узнаю, это та, что у оврага, с голыми корнями. Она у тебя и впрямь плачет и цепляется за край земли. А здесь — какие славные цветы, глядят на тебя словно божьи глаза!

«То, что молчунья, не страшно. Страшно, когда говорят много лишнего…» — повторял Лучков задумчиво, глядя в окно и скрепив узловатые пальцы в замок на колене.

Наде нравилось такое внимание к ней, а главное — к рисункам, и с каждым приходом Лучкова в дом она все более теплела к нему. Он же помогал ей — по чертежу в журнале для художников искусно изготовил для Нади легкий переносной мольберт, снабдил ее удобным ножичком для заточки карандашей, делал нехитрые рамки для картин.

Со временем Надя стала прибегать к нему в его жилье. Отодвигая брезентовый полог, отделявший дедушкину комнатку от чада и копоти котельной, она проникала к нему, садилась на табурет возле столика, молча разглядывала старые журналы, а Лучков отдыхал на сколоченной лежанке, устланной тряпьем. Чтобы как-то украсить хижину деда, Надя развесила на ее стенах свои рисунки, что-то дорисовала прямо на стене. Лучков не возражал, наоборот, похваливал Надюшу, угощал молоком, а она, по-прежнему молча, одними глазами выражала радость. Здесь она впервые решилась рисовать лицо — портрет дедушки.

Однажды принесла Лучкову самую лучшую, самую дорогую для себя картину, на которой была изображена река осенью: тревожная картина, где черные вороны носились над холодеющими водами, а желтые деревья и кусты склонились к воде, как бы оплакивая ушедшее лето. Картина эта участвовала в нескольких выставках, ею интересовались коллекционеры, но Надя не отдавала ее никому. Боялась она и матери, которая в запойные дни могла запросто отдать картину за бутылку. Надежнее всего ей было сохраняться в дедовой каморке. Эту картину выпрашивал у Нади и Вадим Вадимыч, не раз предлагая взамен разные блага в виде красок, холстов и альбомов с репродукциями. Но Надя чувствовала, что картина была самой удачной ее работой, и, как волчица, оберегающая волчат, никого не подпускала к своему творению.

Да и учительница рисования, единственная подсказчица в ее творчестве, советовала беречь картину. Анна Борисовна, так звали учительницу, помогла Наде остаться в школе, доказывая всем, что ребенок с таким талантом не может быть безнадежным больным, он должен находиться в среде обычных учеников. Но в том-то и дело, что все вокруг были обычными, никто из сверстников не воспринимал всерьез всегда замаранную в красках дикарку, в лучшем случае обходили стороной, а безжалостные девчонки — именно они не любили ее больше всех — вытравливали из класса.

И что же?.. Она избегала школы, а выданные в качестве помощи для нуждающейся семьи тетради использовала для рисования. Большую часть времени бродила по берегу реки, смотрела на поезда, сидела на станции, глядела в окна дальних поездов, воображая те города, в которые эти люди ехали. Мать иногда била ее за школьные прогулы, за то, что приходилось долго искать. Надя молчала, потому что чувствовала, как трудно ее матери, как бедно они живут. Но чем она могла помочь? Те небольшие деньги, которые Вадим Вадимыч давал за картины, мать отчаянно пропивала. Жить самостоятельно Надя не могла, будучи всецело привязанной к матери, которая, несмотря на свою беспутность, все же была единственной ее защитой. Ничего хорошего в дальнейшем их не ожидало.

В один из сентябрьских дней в их дом заявился возбужденный Вадим Вадимович и стал требовать все работы, какие были у Нади, для участия в серьезной художественной выставке в Москве. Столичные специалисты заинтересовались работами Нади, предсказывали успех и хорошую продаваемость ее картин. Надя собрала все свои творения, готовые и в черновой работе.

— А где твоя «Река печали»? — Вадим Вадимыч раздраженно спросил Надю.

— Нет, нет, нет!.. — глядя в пол, повторяла Надя.

— Что — нет?! — с ненавистью смотрел на девчонку Вадим Вадимыч. Эта грязная квартирка и две ее ненормальные обитательницы вызывали у него чувство брезгливости, зависимость от них бесила его.

— Вадим Вадимыч, дорогой, смотрите, и без того много хороших картинок, небось уж обойдется. — Мать Нади пыталась примирительно успокоить спонсора.

— В Москве люди хотят эту картину видеть.

— Украдешь, не привезешь! — резко выговорила такую сложную для нее фразу Надя и отвернулась к окну.

— Глупая, эта работа прославит тебя! У тебя появятся богатые покупатели, вылезете из нищеты!

— Вадим Вадимович, а вы нас не обманываете, не все ли наши деньги забираете? Надюша, может, и вправду отправим твою картину, скоро зима, а у тебя ни одежды, ни сапог?

Надя, бешено кусая губы, взглянула на мать и выбежала из дома.

— Я вас умоляю, найдите картину, без нее успеха не будет, я вам очень хорошо заплачу! — воровато глядя на мать, зачастил Вадим Вадимыч.