Рассказы - [2]

В сущности говоря, ей ведь было очень плохо. В самом деле: она глубоко переживала разрыв с этим человечком. Все у нее плакало внутри и не находило утешения; однако, как у настоящей поэтессы, в душе Аннушки, выражаясь по-научному, произошло замещение: настоящая печаль приняла форму нелепого стихотворного фантома.

Аннушка выпросила у сестры ключ — сестра уезжала в отпуск — и осталась в ее квартире на ночь одна. Стояло лето, ночь была белой. Всю ночь поэтесса старательно курила (она не очень заядлой была курильщицей) и писала прощальное письмо, — просто для того, чтобы как-то убить время. В полет она решила отправиться ближе к утру. Когда будильник показал четыре утра и сигареты кончились, Аннушка аккуратно разорвала прощальное письмо на двенадцать частей, вышла на кухню и раскрыла окно.

Вылезла на подоконник. Все те же тысячи одинаковых окошек вокруг, но еще более безжизненные, темные. Тихо. Холодно. Аннушка сидела на подоконнике на корточках и безсмысленно разглядывала свои, торчащие из-под юбки неправильной формы колени. Надо было одеть джинсы, а то некрасиво будет, если юбка задерется — там, уже на земле. Э, глупости! Это меня уже не касается. Это уже по ту сторону. Аннушка вдруг поняла, что сейчас решится.

Сначала эта решимость ее испугала, — потом испуг прошел. Давай, вперед! Вдруг она поймала себя на том, что все еще сжимает в кулаке клочки прощального письма. Глупо. Зачем и разрывала? Надо выбросить.

Она протянула руку над пропастью и тут заметила, как на подоконник соседнего окна вылез рыжий котенок. Он с интересом нюхал воздух, разглядывал охотничьим глазом чаек, осторожно трогал лапой цинковый карниз. Аннушка видела его, но не замечала. Она знала, что решилась. Котята тут не при чем. Она вообще к кошкам была не по-женски равнодушна. Она протянула руку над пропастью и разжала пальцы, сжимавшие ненужное письмо; обрывки бумаги закружились возле окна.

Один из клочков чиркнул по носу котенку. Тот, всегда готовый к игре, вскочил на задние лапки, передними цапнул бумажку, не удержался — соскользнул с карниза и, кувыркаясь, с визгом полетел вниз, на кучу бетонных обломков.

Широко раскрыв глаза, изумленная Аннушка следила за его полетом.

Первую секунду ей было все равно. Потом она поняла, что котенок падает. Еще через секунду ей стало ясно, что его уже ничем не удержишь. Когда же котенок совсем скрылся из глаз, страшное чувство необратимости этого падения вдруг прошибло ее от макушки до пяток. Все! Улетел! Не вернешь! Не поправишь!

«Мама!..» — тихо взвыла она и кувырком скатилась с подоконника, но не в бездну, а обратно в теплую кухню, спиной на пол. Боли не почувствовала. Перевернулась на четвереньки, села на линолеум, прислонясь к стене, и тут ее прорвало. Битых полчаса она рыдала в голос, подвывая и охая: то летящий вниз котенок стоял у нее перед глазами, то она сама себя видела на месте котенка, и в конце концов бедная поэтесса совсем перестала понимать, кто же это свалился с подоконника, кто же это так страшно погиб.

Через полчаса, все еще громко ревя, Аннушка кинулась по лестнице, путаясь в своих долгих ногах, забыв о лифте, вниз, на двор, туда, к бетонной куче, где между кирпичей и ржавых арматурных змей лежал котенок — разбитый, но живой, громко плачущий, пытающийся подняться на переломанные лапки.

С котенком в руках она поймала машину и попросила отвезти ее к ближайшей ветлечебнице. «Закрыто еще, — отвечал водитель, — пять утра! И нечего так убиваться: котенок — не ребенок, нашла по кому плакать!.. Иди, не повезу я тебя никуда — ты мне крышу башкой пробьешь».

…Долго все эти перипетии пересказывать. Короче говоря, вылечила она этого котенка, выходила, и хотя к кошкам в целом по-прежнему относится прохладно, но на этого просто надышаться не может. От стихов хотела с проклятиями отречься, но не прошло и трех месяцев, как снова принялась писать, и даже знаменитого своего «Ангела Смерти» уничтожать не стала, хотя шагов его за своей спиной больше уже не слышала. Печаль по неудавшемуся роману прошла еще раньше — еще там, на подоконнике. В общем, теперь она жива, здорова, чего и вам желает, и от суицидальных поползновений излечилась навсегда.

РОМАН ПОД ПРИЦЕЛОМ

В последнее моё вольное лето перед поступлением в школу отец решил сделать мне подарок: взять меня с собой на молодёжный военно-спортивный слёт. Это получился подарок подарков: я до сих пор очень ярко помню летнее солнце 1971 года, до сих пор не выветрилась из моего сердца радость тех пяти дней.

Отец был на слете главным: пятьдесят здоровенных парней выстраивались перед ним у мачты с красным флагом, и дежурный отдавал ему рапорт. Я радовался этому, как и тому, что взрослые дядьки старались обходиться со мной бережно и некой долей почтительности, — но, разумеется, не в этом заключалась главная радость слётовских дней. Нет, вот что главное: мы живём в палатке на лесной поляне, рядом тихо светится большое озеро небесного цвета, рядом — тёплый песок пляжа, а по ночам в центре поляны разводят такой огромный костёр, что его, наверное, Луноход засекает с Луны, и все поют, и ходят на головах вокруг этого неимоверного костра, — когда же всё-таки приходит время спать, то ложишься не в скучную домашнюю постель, а заползаешь в уютный кокон спального мешка.