Рассказы арабских писателей - [17]

Я отвечу этому человеку, что общество, которое так ломает человеческую жизнь, заслуживает только того, чтобы его разрушили до основания, не оставив камня на камне, потому что оно превращает цветы в шипы, чистоту — в грязь, благородство — в подлость, и стоит мне только рассказать людям о том, как я встретился с Набавией, рассказать о ее искалеченной жизни, свидетелем которой я был, любой поймет мою боль и мой гнев.

* * *

Я учился на юридическом факультете. У меня был товарищ по имени Фавзи. Иногда я приходил к нему, чтобы заниматься вместе, иногда мы гуляли, беседовали, мечтали. У каждого из нас была маленькая, скромно обставленная комната. Так жили почти все студенты, приехавшие из провинции в столицу получить образование в университете.

Однажды я пришел к Фавзи и увидел, что он собирает свое белье. Я спросил, не случилось ли чего? Вместо ответа он позвал Набавию.

В дверь робко вошла маленькая смуглая девушка с черными косами на плечах, одетая по-деревенски. Фавзи велел ей забрать белье.

Я спросил:

— Она прачка?

Фавзи ответил:

— Нет, она взялась постирать, но как она это делает, я еще не знаю.

Набавия нагнулась над грудой белья, собираясь унести его в ванную комнату, но, услышав наш разговор, сказала:

— Надеюсь, вы будете довольны мной, господин, и даже сможете порекомендовать меня своим друзьям…

Я провел у Фавзи целый день. Перед уходом я попросил Набавию, чтобы она постирала белье и мне.

В пятницу Набавия пришла… На ней было рваное платье, местами обнажавшее ее плечи. Ее измученное лицо и утомленные глаза говорили о бессонной ночи. Мне не хотелось увеличивать ее усталость. Если бы со мной был мой друг Фавзи и я поделился бы с ним своими мыслями, он неминуемо ответил бы мне: «Брось ты свою сентиментальность, это только твое воображение. На самом деле ничего нет».

— Может быть, ты отложишь стирку? — спросил я Набавию.

— Я пришла стирать, мой господин, — ответила она.

В ее голосе и глазах чувствовался какой-то испуг. Я сказал:

— Но ты устала.

Она с робким удивлением переспросила:

— Я устала?

— Это видно по твоему лицу. Нет никакой необходимости стирать именно сейчас.

— Но я…

— Я тебе дам деньги и не делай ничего.

Я увидел, как радостно озарилось ее лицо, как просияли ее глаза. Она сидела передо мной на полу. Я спросил ее:

— Ты завтракала?

Она ответила:

— Да.

Но было видно, что она говорит неправду.

Я сказал, что я голоден, и попросил ее пойти купить лепешек и бобов.

Когда мы поели, Набавия спросила:

— Господин! Может быть, вы возьмете меня к себе прислугой? Я умею стряпать, мыть полы, убирать комнаты, стирать белье. Я буду делать все, все. Ведь вы… у вас нет никого, кто бы вам прислуживал?

Я подумал, что в этом нет ничего невозможного, и спросил ее:

— А сколько ты возьмешь?

Она ответила:

— Ничего, немного еды и угол, где спать.

Тогда я сказал, что могу платить ей пятьдесят пиастров в месяц.

И Набавия осталась у меня.

После занятий, когда я возвращался из университета, мне было приятно, что дома меня ждал хороший обед и убранная комната.

Сначала Набавия говорила мне много неправды. Как-то раз я спросил ее о родителях. Она сказала, что ее отец живет в городе Мансуре, а мать в Каире… Потом выяснилось, что Набавия не знает ни отца, ни матери…

В другой раз она рассказала мне, что у нее есть жених, что он учится в ремесленной школе, но его родители заставили ее отказаться от него. Она говорила о нем много, подробно описывала его внешность, вспоминала, как он приглашал ее в кино, как делал ей подарки, горько плакала о том, что несправедливая судьба отняла у нее любимого человека. А потом выяснилось, что у Набавии никогда не было жениха; вероятно, желание приукрасить свою жизнь побудило ее сказать неправду.

Она хотела убедить меня, что она такая же девушка, как и все, что у нее есть мать, отец, жених, что они — люди хорошие и с достатком.

Я прощал ей ложь. Я даже делал вид, что верю ей. Я не возмущался, потому что был убежден, что эта измученная девушка хочет защитить себя ложью от унижений, которыми была полна ее жизнь.

Однажды, подходя к своему дому, я услышал, как Набавия поет низким голосом: «О ночь! Как много несчастных одеваешь ты своим покровом. Только ты, таинственная, знаешь, как много на свете девушек, продающих свою честь за кусок хлеба!»

В глубокой ночной тишине горькая песня девушки уносилась на крыльях ветра и таяла вдали.

Я спросил ее:

— Что с тобой, Набавия?

— Ничего!

Она горько заплакала.

И в конце концов я заставил Набавию открыть мне причину ее горя и страданий. Вот что я услыхал.

Набавия не знала ни отца, ни матери. Она помнила, как жила в доме пожилого человека, хозяин кричал на нее, кричала и его жена. Если они были чем-нибудь недовольны, то упрекали Набавию в неблагодарности и лени, говорили, что приютили ее из жалости.

Она вставала с зарей, мыла полы, покупала бобы, хлеб, готовила завтрак, целый день угождала хозяину и исполняла приказания его жены. Поздно ночью она ложилась спать в коридоре на полу, чтобы опять подняться, едва на небе забрезжит рассвет…

Как-то вечером хозяйка велела Набавии приготовить чай. Набавия уронила чайник — и он разбился. Женщина пришла в ярость. С багрово-красным лицом и глазами, мечущими искры злобы, набросилась она на Набавию и зверски избила ее. Крики девочки еще больше разжигали хозяйку. Она таскала Набавию за волосы по полу, потом, отбросив ее в угол, нашла длинную веревку, связала ей руки и ноги и, схватив железный вертел, сунула его в огонь…