Рассказы - [2]

Смеялся он долго. И удивительной наглости — напялить его водолазку, и дивному сочетанию ее с полотенцем, и растерянности на лице девушки, которая так и застыла в дверях кабинки.

Заставил себя сползти с кровати и даже дойти до склада, куда накануне привезли всю добычу из города. Обычно они брали мало, ту ерунду, что попадалась под руку: слишком редко пользовались чем-то из вещей горожан. Но почему-то какую-то часть городского хлама забирали. На складе нашлись два ярких женских платья, на вид маловатых, но подходящих.

Девушка сидела в комнате на полу, что-то вырисовывая пальцами у себя на голых коленках. Он швырнул ей яркий комок. Прямо в лицо.

— Переоденься.

Она опешила, напряженными руками отодвигая от себя тряпки.

— Это… оттуда?

— Откуда б еще? Надевай.

— Нет. Не буду. Это не мое.

— А то, что на тебе — твое? — расхохотался неожиданно для себя.

Думал — ударит за наглость, но было легко и хотелось все время смеяться. Головная боль куда-то делась. Он еще подумал — столько, сколько сегодня, я же не смеялся за последние три года. Но размышлять о чувствах было не в привычке его расы. Вернее, той расы, к которой он якобы принадлежал, и очень многое из обычаев которой усвоил, получив тело.

Щекотнуло мимолетное воспоминание — обнаженный человек на дороге. Транспорт с солдатами затормозил, старший вышел, с недоумением глядя на чужака, лежавшего на дороге раскинув руки, лицом вверх — открытые и невидящие глаза смотрели в небо. Линии тела, черты лица, сиреневая прозрачность радужки — все, как у своих. Но — пышная копна чисто-белых волос… беловолосые редки, но бывают среди них — а вот прическа как у горожанина. Ни одного шрама. Что за диво? Убить сразу?

В чувство привели пощечиной.

— Ты откуда?

— Аэ?

— Ты кто такой?

— Аэ? Нэ рианна мэи! Нэ рианна! — крепко и умело захватил руку старшего, не давая ударить еще раз. — Тхаэсс!

Его не убили. Приняли, обучили.

— Это… я не могу это надеть. Оно… — девушка запнулась, — пахнет смертью.

Вздрогнул, напрягся. Хотелось все-таки ударить. От непонимания, от явного непослушания ее, от странных слов.

Странных, но фоново — прекрасно понятных, от того, что билось внутри — понимание, но нельзя было заглядывать туда, вытаскивать его на поверхность. Тогда — все изменится, все перевернется и жить тут он попросту не сможет. Став собой от и до — не сумеет выживать здесь. Нельзя, нельзя… Пусть это знание останется во снах и внутреннем голосе, который можно слушать только иногда. Но не сейчас же?

Потому что тогда — поднять ее на руки и прижаться щекой к нежной коже на плече, опустить осторожно на кровать, сесть рядом, взять в руки ее узкую ладонь и говорить до самого утра, обо всем, взахлеб… а потом сидеть у кровати, чтобы ничто не могло потревожить ее сна. Потому что тогда — защитить эту девочку любой ценой, отбросить все выученное и принятое, и унести ее на край света, или за грань этого мира, куда угодно…

«Прекрати! Идиот! Сумасшедший!» Так не бывает. Так не бывает здесь.

— Тогда сними мою одежду, и ходи, как хочешь! — рявкнул.

Девочка чуть-чуть повела бровями: — Хорошо.

И в два коротких движения избавилась от водолазки и полотенца. Не поднимаясь. Вещи аккуратно сложила, устроила на краю кровати.

Он не мог оторвать от нее глаз. Не столько от обнаженного тела — да, она была хороша, но все это уже знал, предугадал в первый момент, сколько от ее лица — упрямого, насупленного и гордого.

Она не боялась. Она не боялась так, как горожане. Она ничего не знала, и едва не умерла от ужаса там, во дворе, когда тыкал ее носом в наши обычаи. Но через каких-то полчаса уже показывает характер. Да еще как! Безумная? Безумная, не знающая страха? Не похоже. Но что тогда за загадка?

Вывернуть руки, распластать прямо на полу это обнаженное тело, взглянуть в глаза перед тем, как взять ее — чтобы увидеть бесконечный страх, отчаяние и тупую панику, как всегда у горожан. Бить по лицу. Просто так. Для удовольствия. Потом свернуть шею, и выбросить как хлам.

И не будет никаких загадок. Проклятая горожанка, что в ней загадочного-то?

Уже сделал к ней шаг — и остановился. Так нельзя. Нет. Не так.

Сидеть у постели и видеть смягченное сном, нежное лицо. Охранять покой.

Ударить, смять, уничтожить.

Поднести к губам узкие ладони, почувствовать бархатистую кожу на вкус.

Нож — в горло, чертить на полу узоры яркой теплой кровью…

Да провались ты все!..

Хлопнул дверью так, что думал — слетит с петель. Вылетел во двор.

Там продолжалось веселье. Интересно посмотреть на изобретательность боевых товарищей. Посмотрел. Плюнул, вернулся в коридор. Замер перед дверью. Перед собственной дверью?!

Девочка проявила благоразумие, переоделась в принесенную одежду, тихо сидела в углу. Смотрела большими, зелеными как вода в озере, глазами на его перемещения по комнате. Молчала. Умница.

— Пойди сюда, — хлопнул ладонью по кровати.

Подошла, осторожно села рядом, на пол.

— Ты полукровка?

— Да.

— Как это вышло?

— Не знаю. Мать не рассказывала. Она рано умерла.

— А как относятся к таким, как ты?

Рассказ вышел довольно коротким, но емким. Пустота вокруг с самого рождения. Вежливая неприязнь матери. Одиночество. В школе она всегда сидела одна, никто из ровесников не подходил к ней близко, учителя старались спрашивать пореже. Потом — работа в библиотеке и несколько настойчивых предложений принять статус «женщины города». Никто не хотел видеть ее женой — но, может быть, в качестве бесплатной и обязанной быть вежливой любовницы всякого, кто пожелает, ее могли бы еще признать. Но — она не хотела.