Рассказы-2 - [182]

У гостиницы я расплатился с шофером и, еле передвигая ноги, вошел через вращающиеся двери. Гостиница выглядела куда более надежно, чем все, с чем я сталкивался с того времени, как со мной начали твориться эти страшные чудеса. Я направился прямо к Конторке, собираясь передать какое-нибудь безумное послание относительно «дела жизни и смерти», чтобы только прервать это жуткое «не беспокоить». Проходя мимо гостиничного кафе, заглянул туда и остолбенел.

Она была там, в кабинке…и не одна. Я не мог разглядеть ничего, кроме лоснящегося черного затылка и толстой красной шеи. Она улыбалась ему, это была улыбка, которая, как я считал, родилась только для меня и предназначалась только мне.

Я стал подкрадываться к ним, трепеща. Когда я был уже почти рядом, он приподнялся, перегнулся через стол и поцеловал ее.

— Артур… — вздохнула она.

— Да, это должно было случиться, — убежденно сказал я.

Они не шевельнулись.

— Прекратите! — заорал я. Они не двигались. Ничто кругом не двигалось. Это была живая картина, портрет, чудовищное застывшее изображение, при виде которого у меня все рвалось внутри.

— Вот и все, — тихо произнес знакомый голос. — Этот поцелуй все решил, сынок. Ты пролетел. — Опять голова, хотя сейчас это был человек целиком. Заурядной внешности, среднего роста, с тощим телом, вполне подходившим к невыразительному немолодому лицу. Он сел на край стола, милосердно загородив собою доставлявший мне невыразимые муки поцелуй.

Я подбежал к нему, схватил за худые плечи.

— Скажи мне, что это, — умолял я его. — Скажи, если знаешь — а я думаю, ты знаешь. Скажи! — кричал я, впиваясь пальцами в его тело.

Он поднял руки и мягко положил их на мои запястья, и держал так, пока я немного не успокоился. Я отпустил его.

— Мне жаль, сынок, — сказал он, — я надеялся, ты сам сумеешь все понять.

— Я пытался, — ответил я и огляделся. Кругом опять все потемнело, но я мог сквозь эту тьму разглядеть людей в кафе, застывших на середине движения. Какой-то трехмерный кадр немыслимого кинофильма. Я почувствовал, как холодный пот струйками стекает по лицу.

— Где я? — вырвался у меня вопль.

— Не волнуйся, пожалуйста, — успокаивающе проговорил он. — Я все тебе объясню. Будь выше этого. Сядь, отдохни, закрой глаза и постарайся не думать. Только слушай.

Я последовал его совету и постепенно перестал дрожать. Он подождал, пока не почувствовал, что я успокоился, и начал говорить.

— Существует мир созданий психики — назови их ожившими мыслями, или мечтами, если хочешь. Итак, из всех животных только человеческие существа могут создавать их. Это биологическое свойство. В людях есть нечто, что соприкасается с этим психическим миром. У людей есть власть открывать дверь между двумя этими мирами. Они редко контролируют эту власть; зачастую просто не осознают ее. Но если дверь открыта, в мире людей нечто материализуется. Для этого достаточно лишь воображения. Если ты жаждешь встретить женщину определенного типа и можешь достаточно живо вообразить ее, такая дверь может открыться, и женщина появится. Ты можешь видеть и трогать ее; она будет мало отличаться от настоящей.

— Но… разница существует?

— Да. Существует. Она не отделена от тебя. Она часть тебя. Она — твое произведение. Вот что я имел в виду, когда упоминал партеногенез. Эти процессы схожи.

— Партеногенез… погоди, я вспомню… Это процесс репродуцирования без оплодотворения, верно?

— Правильно. Эта твоя «материализация» — прекрасная параллель партеногенезу. Однако, как я тебе уже говорил, этот процесс не дает больших возможностей для выживания. Прежде всего, он не дает возможности переносить напряжения. Если ожившее создание не сможет обрести других качеств, оно должно погибнуть.

— Тогда почему выживают партеногенетические животные?

— Потому что этот процесс обычно свойственен очень простым, одноклеточным формам жизни. Но учти, — внезапно прервал он свою речь, — я употребляю все эти биологические термины чисто символически. Основные законы, действующие в обоих мирах, справедливы как для высших форм жизни, так и для низших. Понимаешь?

— Да, понимаю, это просто примеры. Но расскажи о способах, которыми партеногенетические существа преодолевают напряжения.

— Все очень просто. Два таких организма позволяют своим ядрам некоторое время двигаться вместе. Затем они разделяются, и каждый идет своим путем. Это вовсе не репродуктивный процесс. Это просто способ, при котором каждый может обрести частицу другого. Это называется… сизигий.

— Ах так, — сказал я. — Но я до сих пор… подожди… Ты упомянул о нем впервые, когда этот… этот…

— Когда Глория встретила Артура, — мягко договорил человек. — Я сказал, что, если это сизигий, с тобой будет все в порядке. Но это не так, как ты убедился сам. Внешняя нагрузка воздействовала на нее в такой степени, что оказалась слишком сильной. И ты пострадал. Да, при действии реальных основных законов что-нибудь всегда страдает.

— А ты? Кто ты сам?

— Я тот, кто прошел через это, вот и все. Тебе надо понять, что мой мир отличен от того, который ты помнишь. Даже время иное. Хотя я двинулся сюда около тридцати лет назад, я оказался в состоянии открыть дверку рядом с тобой. Совсем маленькую, разумеется. Я сделал это, чтобы попытаться заставить тебя вовремя подумать. Думаю, если бы ты сумел, ты бы уберегся от всего этого. Ты мог даже оказаться в состоянии удержать Глорию.