Расскажи мне про Данко - [5]
— Мама не хочет, чтобы я был военным.
— Почему? — удивился Волька.
— Боится, далеко от нее уеду.
— Уговорим.
— Вряд ли. Если бы отец был жив, тогда и разговор был бы другой. Как умер — она стала какая-то… понимаешь, нервы у нее слабые. Чуть что — плачет.
— Надо уговорить, — посоветовал Волька.
— Попробую…
— Солнце встает! — крикнул кто-то. И, как в день последнего звонка, раздалось веселое «ура!». Эхо сорвалось с горы и покатилось над Кувайкой, мимо Большого Кувая и Малого, и затихло где-то у кордона. Взлетели в небо букеты крупных желтоглазых ромашек. Над сосенками, откуда бежит ручей Новый завод, медленно поднималось большое солнце.
…На семейный совет собрались все, кроме старшего брата Александра. Как все сложится? Уговорит ли он свою мать? Лиза — надежная ему поддержка. На всякий случай он попросил:
— Ты, Лиза, гляди, за меня будь.
— Конечно, за тебя. Я хочу, Володя, чтобы ты командиром Красной Армии стал. Это же здорово — мой брат командир: хромовые сапоги на нем скрипят, ремни скрипят, сам стройный, подтянутый.
Приехал с конезавода брат Михаил. Этот на стороне матери. Для него слово «командир» не имеет никакого смысла. А вот конь… Это да! Любит он коней крепко, днюет и ночует около них. Все холит их, все чистит.
— Ну, здорово, брат.
— Здорово, — невесело отозвался Володя.
— С похвальной, значит, закончил? Молодец.
Вышла мать. Позвала к столу. Ели молча. Каждый готовился к серьезному разговору. Поели, мать убрала со стола, отнесла посуду в шкаф и, отвернувшись, надолго задержалась там. Володя взглянул на ее ссутулившиеся, тихонько вздрагивающие плечи, понял, что она плачет. Хотелось вскочить, обнять ее, сказать самое ласковое слово. Но он давно не говорил уже таких слов, отвык, стыдился их.
Слезы. Они вызывают у него такую жалость, что он не в силах с собой справиться. Не только материнские слезы волнуют его. Заплачет, бывало, ученица, получившая двойку, и он готов сидеть с ней целый день, чтобы помочь. Ребята считали его слабохарактерным. Приглашают как-то:
— Володя, пойдем побьем грачевских ребят?
— А за что их бить? — спрашивает он.
— Просто так.
— Что за охота драться? Пойдемте лучше к Ермохиным: поиграем, песни попоем.
Откуда, с каких времен пошло это, и потом стало традицией: ходить вечерами на другую улицу на потасовки? Плохая традиция. Да хорошо, если идет драка на равных. Бывает несколько ребят одного бьют. Хуже, когда девчонкам достается. Идут девчонки, песни поют, и вдруг из-за плетня или забора вылетают хулиганы с хворостинами и начинают хлестать девчонок по ногам. Они визжат, бегут…
Не любил драться, даже не мог понять, зачем это нужно.
Плачет мать. Переглянулись все трое. Михаил поднял к губам кулак, тихонько кашлянул в него. Ему и первое слово.
— Может и впрямь поедешь в Сурск на зоотехника учиться?
— Да поймите вы, что не люблю я лошадей.
— Что ж ему за мамину юбку всю жизнь держаться? — спросила Лиза.
Мать медленно вернулась к столу, присела на лавку, сказала:
— Был бы отец живой, слова бы не сказала… Совсем одну оставляете. Саша какой год не показывается. Теперь ты…
— Миша-то с тобой?
— Миша больше на работе… А чем тебе не нравится быть зоотехником? Работа нужная…
— Понимаешь ты, мама. Я хочу быть военным… Нет, ты не понимаешь.
— Не понимаю, сынок. И не хочу.
— Это от тебя не уйдет, — сказал Михаил, — вот придет время, призовут в армию, тогда и просись.
Говорили до поздней ночи. Мать так и не согласилась. Володя с сестрой вышли на улицу. Он присел на бревна, лежащие у забора, и молча глядел в небо.
— Ничего, Володя. Мы еще уговорим ее.
— Нет, Лиза, не надо. Был бы отец — другое дело. Но в училище поступлю все равно.
— Я верю, Володя.
Хорошие времена
Нет отца. Уж он, конечно, не стал бы задерживать. При воспоминании об отце в памяти воскресают хорошие времена, особенно, когда он служил на кордоне. Домой приходил всегда под хмельком. Доставал из мешка буханку хлеба, отдавал Володьке и приказывал: «Кальяновым отнеси».
Время было тяжелое. Кальяновы жили особенно бедно. Хазовы могли бы жить богато. У отца выгодная профессия — сапожник. А сапожнику во всякие времена дело есть, значит, есть и кусок хлеба. Но карманы были дырявые у сапожника. Получит деньги за работу да с заказчиками и пустит их по ветру. Только запах сивухи от денег оставался. Мать вздыхала и спрашивала:
— И когда ты остепенишься? Чай, не мальчик.
— Придет, Катя, время, остепенюсь. Давай лучше споем? Володька, ну-ка помоги. Как там у вас:
Голос у отца тихий, спокойный. Даже пьяный не рвет голоса, с душой поет.
— Лиза! Ну-ка, помоги!
И продолжает:
Сын и дочь не поддерживают из солидарности с матерью. Но зато когда отец трезвый и засиживается до поздней ночи, выполняя заказ, в доме бывает весело.
— Помоги, сынок. Опустела казна моя.
Володя садится рядом, раскалывает сухие березовые кругляши, щеплет гвозди. Отец ширкает просмоленной дратвой, разводя руками, пристукивает молотком строчку за строчкой и тихонько наводит мелодию.
Володя запевает начатую вчера отцом песню.
