Расскажи мне про Данко - [17]
Они шли к Дону. В синем мареве не проглядывалась даль.
Дон был близко. Над ними одна за другой проходили девятки немецких бомбардировщиков. А через несколько минут послышались тяжелые взрывы. Немцы бомбили переправу. И вон он Тихий Дон, только не тихо над ним. В небе рев моторов, пулеметное рычание. Бьются наши «ястребки», не пускают самолеты с крестами. Но бомбы все же падают. Дыбится Дон белыми султанами, а по мосту идет пехота, движутся танки, пушки. Не удержали «ястребки». Прорвались на цель враги. Рухнул мост. Как же теперь? Вплавь?
— На Белую Глинку! — послышалась команда, и они пошли берегом Дона до новой переправы.
Внимание! Воздух!
Задонье. Сколько было боев здесь, сказать трудно. Володя потерял счет. Почти после каждого из них испытывал радость, потому что выходил победителем. Но после того дня, как он бросил здесь свою боевую машину, радость к нему долго не приходила.
Оказаться без танка — это все равно что оказаться побежденным.
Он шел степями Придонья на Сталинград. Торопился. Останавливал попутные машины, просил шоферов подбросить по пути, угрожал, если не брали.
Быстрее получить танк! И снова в бой! Молча, понимающе спешили Денисов, Ковтун и Выморозко вслед за командиром. Свою часть нашли на окраине Сталинграда. Отдыхать после дороги в несколько сот километров не пришлось. В Городище ждали машины. Нужно было срочно их получать и отправляться в степь под город Калач.
Эта тридцатьчетверка не могла сравниться с той, которую оставили в степи, ей требовался ремонт. Но она пока ходила, стреляла, и это было главное. В ней танкисты чувствовали себя уверенней.
Сначала под Калачом показалось скучно, а потом пришлось испытать немало досады.
Танкисты смело вступали в бой, не считая танков противника и не помышляя, что им придется спасаться бегством от самолета.
Появился он неожиданно. Прошелся пулеметной очередью по машинам, в которых спрятались бойцы, сделал заход и бросил бомбы. Танкисты пустились по степи врассыпную.
Только собрались после налета, а он снова тут как тут. Снова пулеметные очереди и снова бомбы. Так зажал он танкистов, что дыхнуть им не дает. И летает нахально, низко, будто он сверхъестественная сила. Терпеть долго не было никакой возможности: танкам нужно было обязательно сделать профилактику.
После очередного налета Володя попросил у Гриши Выморозко запасной пулемет.
Присел в люке. Ждет. Пулемет на кромке люка.
— Внимание! Воздух! — крикнул наблюдатель.
Танкисты — по машинам… и врассыпную. Только хазовский танк ни с места.
Засверкали огоньки на носу самолета. Пулеметная очередь стремительно пробежала по земле рядом с танком. Володя определил на глаз скорость самолета, прицелился. Пулемет задрожал, лихорадочно забился в руках, застучал о броню. И… Что тут было! Самолет пронесся над ним, сделал крутой разворот. Казалось, кто-то невидимый набросил на летящую машину лассо, и петля захлестнула конец крыла. Самолет летел, а черная нить лассо тянулась вслед и делалась длиннее, шире. Там, где оказалась петля, заиграло пламя. Самолет горел.
Тесня друг друга, танкисты выбрались на крыло. Они кричали вслед горящему самолету свои пожелания скорее встретиться с землей, смеялись, поздравляли командира.
Володя торжествовал.
— Отлетался, паразит! — кричал он. Но, как только все успокоились, признался: — Я не думал, что попаду. Сроду не стрелял в самолеты. Хотел просто попугать.
Больше самолеты не докучали. Да и были под Калачом они недолго. Пришла команда отогнать машины ни тракторный завод. Там их будут ремонтировать, готовить к новым схваткам.
Что ни говори, а горькие мысли одолевали. Сколько отдали земли на поругание врагу. Одолевали особенно, когда своими ногами отмеряли ее примерно с полтысячи километров. Казалось бы здесь, в горящем Сталинграде, больше причин для раздумий и сомнений. Но именно тут, на тракторном, они обрели еще большую уверенность. Подумать только! Немецкий десант на окраине города! Бомбы сыплются на голову, а на заводе стук и звон молотов, гул работающих станков. А что за люди у этих станков! Взгляни на них и поймешь главное — они не мыслят иного конца в этой войне, кроме победы. И куют ее день и ночь.
Летящий в огонь
Даже на войне солдат может выкроить для себя свободный час. Ремонтировавший тридцатьчетверку рабочий Сахаров так и сказал:
— Погуляй, капитан, часок-другой и приходи.
— А что, можно и погулять, — согласился танкист. — Не часто бывает у нас свободное время.
— Не часто, но бывает, — согласился Сахаров.
Город горел, дымил после недавнего налета вражеской авиации. В задымленном небе кружили истребители. За городом слышался голос боя. Озлобленно, надсадно гремели танковые моторы, слышались выстрелы орудий, взрывы снарядов. В городе затишье.
Володя вышел к Волге. Остановился на берегу, ощетиненном стволами зенитных батарей. Он давно не видел Волгу и обрадовался встрече с ней. Река была все та же: спокойная, широкая, но и не та: раньше по ней плыли веселые пассажирские пароходы, сонные огромные плоты, носились вездесущие моторки, теперь по ней ходили бронекатера. Пароходы торопились от берега к берегу. Из города они везли стариков, женщин с детьми; в город — солдат, пушки, пулеметы. Волга была тоже военной, солдатом была.
