Расскажи мне, музыка, сказку - [17]

Она умылась, поела, сидя за столиком в маленькой темной кухоньке, потом решила обследовать вторую комнату избушки — комнату, в которой, как она предполагала, Тон-Тоныч проводил большую часть времени. Так оно и оказалось. Конечно, это была его рабочая комната: почти всю ее занимал рояль, в углу стояла виолончель, на стене висел еще один струнный инструмент, названия которого Наташа не знала. На рояле и в двух застекленных шкафах были ноты и книги.

Много места занимали и пластинки, которыми были заполнены ящики и коробки, стоявшие и вдоль стен, и на шкафах, и на подоконнике. Были здесь магнитофон, проигрыватель и радиоприемник. Один из углов комнаты предназначался для отдыха: там стояли узкий диванчик и кресло. В общем, ничего волшебного, комната как комната, и Наташа решила было уйти из нее, но вместо этого села к роялю и открыла его. Она дотронулась до клавиш, и под ее пальцами прозвучали пять звуков, повторивших ту мелодию, что пела Людмила: «Гру-у-стно-о мне...»

Наташа стала припоминать услышанные вчера мелодии и напевы и наигрывать их, неуверенно нащупывая нужные клавиши. Но скоро занятие ее увлекло. Лучше другого ей запомнились «Марш Черномора» и хор «Ложится в поле мрак ночной», и было радостно, что она, уже почти не запинаясь, играет полюбившуюся музыку.

Вдруг произошло нечто странное. Ей почудилось, что мелодию подхватила флейта. Наташа прервала игру... Так и ость: флейта довела мелодию до конца!..

В растерянности Наташа замерла, не зная, что и думать о новом волшебстве, но тут из-за двери донесся голос:

— Эй, Антоныч! Принимай гостей! — Затем послышались возня, шуршанье, все тот же голос продолжал:

— Сапоги-то я на крылечке оставил... Погода сегодня прямо беда!.. Хоть и на минуту к тебе, а плащ в сенях сниму, течет с него, в избу в нем никак нельзя...

Голос был немного хрипловатым, но каким-то уютным, очень к себе располагающим, а когда дверь отворилась, столь же привлекательным оказался и вошедший в комнату невысокого роста старичок. У него было круглое, пообгоревшее на летнем солнце морщинистое лицо с мокрыми от дождя седыми усами, а такие же седые, беспорядочно всклокоченные волосы на голове придавали ему вид довольно забавный, как, впрочем, и глаза — голубые, по-детски вытаращенные от изумления. Старичок так и остался у дверей, стоя в одних шерстяных носках, придерживая разлетавшиеся полы коротенькой меховой телогреечки, а Наташа весело залилась смехом, даже не пытаясь сдерживаться.

— Постой, постой, — заговорил наконец старичок. — Да что же это такое, а? Слышу, Антоныч музыку Глинки на рояле исполняет, вхожу без всякого подозрения, ан нет: не он это, а девица мне незнакомая. Как звать-то?

— Наташей, — сказала, чуть успокаиваясь. Наташа.

— Наташей? А я дед Семен буду. Ну, здравствуй, здравствуй! А сам-то где? Нету? Что же теперь делать — нету, значит — нету. Я подумал, коровки-то мои смирно себя ведут, дай-ка загляну к Антонычу, он, чай, в дождь скучает, поиграем с ним... А его нету.

И дед Семен сокрушенно развел руками.

— А во что вы играете? — заинтересовалась Наташа.

— Как? — переспросил дед Семен и подошел поближе.

— Во что вы играете с Антоном Антонычем?

— Во что, говоришь? Забавница ты, Наталья. Оно верно, старый — что малый, но только мы не в игрушки играем, а музыку играем, понятно — нет?

— Значит, на флейте вы сейчас играли?

— Свирелька у меня, — ответил дед Семен и вынул из-за пазухи тонкую деревянную трубочку. Он приложил ее к губам и, пробежавшись пальцами по дырочкам, издал несколько птичьих трелей. Наташа пододвинула старику стул.

— Что же, будем играть?— спросил дед Семен, усаживаясь.

— Поиграйте, пожалуйста, — кивнула Наташа.

Свирель заиграла. Протяжные печальные звуки, будто округлые прозрачные струи, лились из маленькой трубочки и таяли, растворялись в воздухе. Дед Семен играл негромко, но комната полнилась звучанием свирели, тихонечко гудели ей в ответ струны рояля, в приоткрытую дверь, ступая неслышными лапами, вошел Кот Нестор, вскочил на спинку кресла и стал внимательно слушать. Чуть-чуть притопывая ногой, дед Семен заиграл побыстрее, и Наташа почувствовала, как у нее ноги сами собой хотят попрыгать под музыку, сплясать что-нибудь озорное. Тут дед Семен приостановился:

— А ну, Наталья, давай-ка и ты на своих клавишах «Светит месяц» сумеешь? — спросил он.

— Сумею! — ответила Наташа.

И заигралось у них, закружилось! Сперва не очень живо, спокойненько, с хитрецой да с лукавством начал дед Семен, ну и Наташа, конечно, не сразу приноровилась. Но вот уж и у нее перестали пальчики задумываться, какой из них за которым работать должен. Начал дед побыстрее. Отставать Наташе никак нельзя, напротив — она почувствовала, что с каждым повтором, с каждым куплетом нужно ускорять да ускорять, и поняла Наташа, что именно ей-то и надо теперь вести музыку, потому что дед Семен уже играл не сам напев, а разливался трелями, подсвистывал, подпевал да подыгрывал. Вдруг он крикнул: «А ну-ка, Наталья, одна теперь!» — и вскочил— да к стене. (Кот Нестор маханул прямо с кресла на крышку рояля.) И вот уж опять заиграл дед Семен, а в руках у него инструмент, неизвестный Наташе, и струны звенят-гудят, позвякивают, то будто вьются, то будто кудрявятся!.. Дед Семен знай наигрывает, да покрикивает: «Ой! Ой! Ой!» — словно жжет его — обжигает. Наташе смешно, она тоже то ли что-то кричит, то ли напевает, а Кот Нестор молча сидит да в усы улыбается.